Семен Липкин - Большая книга стихов

А.Н.Кривомазов, 23 апреля 2001 г.

А.К. (А.Н.Кривомазов): — Сегодня 3 июня 2000 года. Я в гостях у поэта и переводчика Семена Израилевича Липкина. Мы договорились встретиться и поговорить о прошлом, о его друзьях и о поэте Тарковском. Мой первый вопрос. Как возникла знаменитая четверка? Как вы все познакомились? Кто же был с кем ранее в дружбе?

С.Л. (С.И.Липкин): Я познакомился с Тарковским осенью 1929 года в доме Штейнбергов. Тогда же я познакомился и с Марией Петровых. Наше знакомство превратилось в дружбу. Конечно, были и размолвки, как всегда в таких случаях, но в общем, тогда началась наша дружба. Собирались мы у Штейнберга, его отец был врач, важный человек, начальник санатория на Северном Кавказе, часто отсутствовал, поэтому у Штейнберга была своя комната. Тарковский жил рядом. Штейнберг жил на Старобасманной, а он в переулке ближе к Разгуляю. У него (Тарковского) была интересная квартира. Она находилась, я не помню, в одноэтажном или двухэтажном здании на территории заводика, поэтому, чтобы к нему пройти, надо было страже показать какой-то пропуск, еще паспортов не было тогда, в 33-м году. Относились они к этому спокойно, зная, что здесь живет такой жилец. Они жили на первом этаже, поэтому и сами, и их гости часто входили через окно. Вот это — начало знакомства…

А.К.: Кто из старших поэтов опекал вашу четверку на первых порах?

С.Л.: По-разному. Ко всем относился хорошо Шенгели.

А.К.: А как вы с ним познакомились? Тоже через Штейнберга?

С.Л.: Видимо, я уже забыл, как произошло это знакомство. Он был наиболее близок к Тарковскому. Это одна, так сказать, ипостась знаменитого поэта. Вторая, моя со Штейнбергом, это Багрицкий, который недооценил дарование Тарковского. Тарковский у него не бывал. В 1930-м году у нас был вечер в доме печати. Публика нас очень хорошо встречала, потому что больше половины публики были друзья Штейнберга.

А.К.: Вечер именно вашей четверки?

А.К.: Да, вел ее поэт Миних. Он был нам близок по возрасту, но уже печатался в «Красной нови» и других местах. В общем, вечер прошел очень для нас хорошо.

А.К.: А почему было так тяжело публиковаться? Может быть, вы прилагали недостаточно усилий? Ведь было так много журналов, газет… Учитывая, что качество стихов было высокое, наверняка это можно было сделать. Какие были проблемы?

С.Л.: Это очень правильный и очень сложный вопрос. Еще до моего знакомства с Тарковским он напечатал в «Прожекторе» (был такой журнал) стихотворение «Хлеб». Штейнберг называл это «труд» Тарковского. Меня и Штейнберга печатали первые два года, конец 1929 и начало 1932. Потом, после великого перелома, печатать нас перестали и мы все оказались переводчиками, потому что Шенгели стал редактором «Народов СССР» в Гослитиздате. Тогда штат был небольшой, он был, по-моему, один, без помощников. И мы стали работать, так сказать, для пропитания.

А.К.: А почему именно восточные переводы?

С.Л.: Потому что Шенгели ведал «Народами СССР».

А.К.: А из народов СССР культура Востока, как более древняя, была для вас наиболее интересной? Вас тогда интересовала наиболее ранняя поэтическая культура?

С.Л.: Это был настоящий подарок. А обычно попадались советские стихи, которые никакого художественного значения не имели. Нужно было только аккуратно, чисто это делать.

А.К.: Опишите, пожалуйста, ранних Штейнберга, Тарковского, Петровых. Какие это были характеры? Кому каждый из них подражал?

С.Л.: Это были разные люди. Нашим лидером был Штейнберг. Он был наиболее образован, прекрасно знал немецкий, немецкую поэзию. Русскую поэзию мы все хорошо знали. Он был художник, поэтому хорошо знал живопись. Вообще, он был нашим лидером благодаря темпераменту. Я не знаю, это понимали Тарковский и Петровых, я это так понимал.

А.К.: Вы были их намного моложе?

С.Л.: Я был самый молодой. Штейнберг и Тарковский были с 1907 года, Петровых — с 1908, а я — с 1911.

А.К.: Так какими они были?

С.Л.: У Тарковского характер был очень женский, мягкий.

А.К.: Сказалось ли то, что в детстве мать воспитывала его как девочку, одевала в платья?

С.Л.: Этого я не знаю, впервые слышу от вас. Он очень нравился женщинам. Как правило, дамы, с которыми он имел дело, были старше его, порой, лет на десять. Это была не только дружба, а нечто большее…

Вообще мы все подчинялись Штейнбергу. Возможно, потому, что он был наиболее темпераментный и образованный, активный.

Во всяком случае, Тарковский следовал за ним.

Они читали друг другу стихи, говорили честно, нравится или не нравится.

А.К.: А чем отличалась Петровых? Какие качества она привносила в компанию? Если вы приняли ее, значит ее стихи заставили вас уважать ее?

С.Л.: Мы ценили ее как поэта, она была очень робкая, не всегда читала, надо было ее сильно уговорить. Из нас она наиболее близка была к Тарковскому по дружбе.

А.К.: То есть, даже ближе, чем Штейнберг с Тарковским?

С.Л.: Да. Тарковский и Петровых учились вместе. В Брюсовском или в наследии Брюсовского института. А Штейнберг учился во ВХУТЕМАСе.

А.К.: А где учились вы?

С.Л.: Я учился в инженерно-экономическом институте на химика.

А.К.: Вопрос, на который я уже частично получил ответ.

Где вы жили в Москве и были ли переезды?

Где жила Петровых?

С.Л.: Я жил в разных местах, несколько лет я жил в общежитии на Стромынке. Штейнберг жил в хорошей квартире на Старобасманной. Тарковский где-то в деревянном доме, я никогда там не был, в Сокольниках.

А.К.: Знаете ли вы, что Тарковский какое-то время жил под столом у Шенгели? И большой ли это был стол, и с чем это было связано? И как долго он там жил?

С.Л.: Это особая история. У Шенгели была странная квартира в переулке, в районе Поварской. В этой квартире был детский сад. При входе стояли низенькие вешалки с именами детей. Затем была очень большая комната Шенгели, разделенная книжными шкафами. Каким-то образом Тарковский оказался без квартиры, еще до нашего знакомства, поэтому я не знаю подробностей. А так как там были Георгий Аркадиевич, Нина Леонтьевна, домработница, места другого не было и он ночевал под столом, потому что там были подставки для белья.

А.К.: Расскажите, пожалуйста, где и как вы познакомились с Ахматовой.

С.Л.: Я с ней знакомился дважды. В первый раз в 1943 году в Ташкенте. После Сталинградской битвы меня отпустили на свидание с матерью. Дело в том, что я был мобилизован, а моя мать с сестрой жили в Одессе. Я не знал, живы они или нет. Я приехал в Москву в 1943 году, потому что меня вызвали. Дело в том, что я Сталинградскую битву провел на корабле, на канонерской лодке… и я написал очерковую книжечку «Сталинградский корабль». Ее наше начальство направило в Военмориздат, и меня вызвали, чтобы я внес некоторые поправки. Там, в Москве, я встретил одного человека, который сказал мне, что моя мать в Ташкенте. Я попросил у начальства разрешения туда поехать. Мне дали пять суток без дороги, а дорога туда и обратно длилась 20 дней, все же было разрушено. Оказалось, моя мать и сестра жили на улице Жуковского в том доме, где жила Ахматова. А я был знаком со вдовой Мандельштама еще в Москве. Итак, в Ташкенте мы встретились, и она отвела меня к Ахматовой. Оказалось, Ахматова меня уже видела и попросила Надежду Яковлевну Мандельштам привести меня к ней. Ее отец служил по морской части, и она с детства привыкла к морской форме. Так что она интересовалась мною не как поэтом, а как моряком. Я провел у нее час, рассказывал о Сталинградской битве. Предлагать ей послушать свои стихи я не стал.