Семен Гудзенко - Стихотворения

Уходят горожане постепенно,
и женщины, вздыхая, говорят:
— Погиб герой!
В бою погиб военный!
Как им скажу,
что не убит солдат,
что трое суток в тихом лазарете
он догорал,
он угасал в ночи,
ему глаза закрыли на рассвете
бессонные, усталые врачи?

Ну как скажу,—
привыкли за три года,
что умирают русские в бою.
И не иначе!

Грустная погода.
Но запевалы вспомнили в строю
о том, как пулеметные тачанки
летали под обвалами свинца.

И снова говорили горожанки:
— Так провожают павшего бойца…

— Пожалуй, не стоит вертаться.
Давай заночуем в горах.
Не хочется мне расставаться,
прощаться с тобой второпях.
Давай заночуем в Карпатах,
под звездами ночь проведем,
на этих уступах щербатых,
где люди поставили дом.

И мы с лейтенантом Степновым,
усевшись на круглые пни
под низким навесом сосновым,
опять остаемся одни,
одни, как в тревожном секрете.
Но это, конечно, не так:
за той крутизной в сельсовете
командует бывший батрак.

А раньше за той крутизною
держава кончалась моя
и черной полоской лесною
чужие тянулись края.
А раньше здесь были заставы.
И ты, лейтенант, оглянись:
какими дорогами славы
в Карпаты идет коммунизм!

…Ночуем на старой границе,
которой не видно уже.
И нам почему-то не спится
в горах на былом рубеже.
Мы всю ощущаем планету
и каждый ее поворот.

Стирая границы,
по свету
Свобода на запад идет.
Ее в деревнях и столицах
народы выходят встречать.

Еще нам на старых границах
придется не раз ночевать…

— Пожалуй, придется…—
И снова
прощаемся мы за селом.
И лошадь уносит Степнова,
и цокот умолк за холмом;
и солнце прошло по эмали,
слегка пожелтив синеву…

И там, где мы ночью дремали,
колхозники косят траву.

Я засыпаю на закате
и просыпаюсь па заре.
Под небесами
в хвойной хате
хлопочут птицы на горе.

Идет кабан на кабана,
ковыль дымится на ветру.
И отступает тишина
за перевалы поутру.

Как порванные небеса,
лежат озера синие.
Люблю леса осенние!
И с поводка спускаю пса.

И он ползет по бережку.
Потом прыжок —
и он в пруду.
Он тянет утку,
на ходу
выплевывая перышки.

Я жду его под ивами,
как на земле ничьей.
С глухими переливами
течет ручей.

Я достаю два кремешка
и высекаю искру.
Снимаю сумку с ремешка
и вынимаю миску.

Готовлю ужин на двоих.
Горит костер у ног моих,
вокруг трава в золе.
И я среди ветров степных,
среди собратьев кочевых —
как равный на земле.

Карпатские дубы
в листве бледно-зеленой,
как будто бы столбы,
как будто бы колонны…

Шершавая кора
под мхом голубоватым,
в зарубках топора —
в коричневых заплатах.

Как башня, душный лес.
В прогалину — в оконце —
с безоблачных небес
наотмашь греет солнце.

Система мощных линз
мне прижигает спину.
…Бегут деревья вниз,
и я спешу в долину,

и птичий перезвон
становится все глуше.
Там тинистый затон
на самой кромке суши.

Я для тебя сорву,
когда приду к затону,
волшебную траву —
шальную белладонну,

чтоб любовалась ты
карпатскими лесами,
на травы и цветы
чтобы смотрела ты
огромными глазами.

Но ты нашла в лесу
в чащобе лесоруба:
он всю эту красу
валил на землю грубо.

И ты права опять:
сейчас нужней Карпатам
не лес, чтоб в нем гулять,
а бревна — новым хатам.

Лесорубы пням обрубают лапы
и корчуют культяпки
из мерзлой земли.
И тягач, подминая ухабы,
в белом облаке,
в снежной пыли
по делянке лениво кружит:
постоит и опять пойдет,
круг сужая все уже и уже,
гусеницей землю гребет.

И как дернет дупластый обрубок —
в три обхвата здесь были дубы,—
дрогнет трос,
и в морозных клубах
вот-вот станет тягач на дыбы.

И уже на земле воронка,
будто тонная бомба вошла.
Выгорает кустарник дотла,
и становится пашней
лесная сторонка.

С бороной идут мужики —
обживают тысячи га.
И куда ни ступит нога:
все засеяно —
до реки.

Пень
вцепился корнями в пласт:
землю
он никому не отдаст.

Мы возьмем ее!
Мы сильней!
Мы закончим корчевку пней!
Но не завтра
и не на днях —
полпланеты в корявых пнях.

Осень скачет сквозь ненастье
на поджаром иноходце.
Иноходец рыжей масти,
грива в легкой позолотце.
Там, где соляные копи,
где тропинка круто вьется,
осень
прямо на галопе
осадила иноходца,
соскочила у колодца,
постояла у окна.
И
как прыснет,
как зальется
и как зашумит она!

Говорят ей из окна:
— Заходите, осень!
Просим!
Хватит сала и вина
и веселья хватит,
осень!—
В этом доме новоселье
солотвинского горняка.

Дом горняцкою артелью
выстроен наверняка.
Камень в камень
ладно втесан,
и в стене бревно к бревну
так приструганы.
как осень
к урожаю и вину.

Зван сюда маляр бродячий —
брел он мимо по лесам.
Пожелать зашел удачи
нехмелеющим гостям.
Он желает солекопам
полной чаши,
долгих лет.

…И уже по горным тропам
пробирается рассвет.

Но опять смычки коснулись
струн тугих.
Все очнулись,
все качнулись,—
танцев не видал таких!

Закружился каруселью
новый дом,
и невпопад
разноцветною метелью
закружился листопад.

И не разобрать с налету —
ярче кто, шибче кто?
Сыплет осень позолоту
на карпатское плато
и опять коня торопит
через дымный перевал.

…Короли окрестных копей
спать идут на сеновал.

Перешагнула осень порог —
и
в Закарпатье.
Каждая рощица
и бугорок
в ситцевом платье.
В каждое озеро клены глядят,
листья роняя.
— Здравствуй,—
сказал
запыленный солдат,—
область моя нестепная.
Камень на камне,
дуб на дубу,
ветер на ветре.
Я не кляну
ни тебя,
ни судьбу.
Верьте —
не верьте.
Ты и такая мне дорога,
многих дороже.

Встанут
до самого неба стога,
будут
плоты осаждать берега,
в камни скуем бездорожье.
Здравствуйте, рощи!
Будьте добры
кланяться в ноги.
Вон лесорубы
острят топоры,
сев у дороги.
Вон лесорубы
песни поют.
Слушайте, рощи.
Я не слыхал за дорогу свою
лучше
и проще.
В песне особенные слова —
все про свободу.