Семен Бродецкий - Калейдоскоп. Стихотворения

Всё превращающий в слова колдун
Пред женщиной бессилен.
Атлетка, обнажённая Гудрун,
Ведёт бедром, как будто покорённая стихия.

Становится видно, просматривая воспоминаний монтаж,
Что реальность – скорлупа, замуровавшая тебя в яйцо.
Только тогда понимаешь, что жизнь – мираж,
Когда она бьёт тебя трагедией в лицо.

Когда соловьи воют на луну,
Пускаешь утро в своих волос копну.
Слова любви твоё лицо рисует
Со звёздочкой в носу.

О чём, забравшись на крышу, мечтают
Вожаки вольных псов?
В этом городе, где не читают
И не дарят друг другу цветов.

Реют флаги над волками,
Прячут от битвы волчицы волчат.
А у меня, со спрятанными когтями,
Кошки на душе урчат.

В дверь звонок, словно стон.
Пока открывал, дыхание стёрло.
Бессердечно почтальон
Перережет письмом твоё горло.
В возмездия
Век,
На теле зажигая родинок созвездья,
Я сам сниму монеты себе с век.

Ты думал это сердце всё ещё стучит,
А это вколачивали гвозди в гроб.
Но не сдаётся и рычит
Собранный в кулак лоб.

В конце года, в начале месяца,
Из кусков чужих душ сшился.
Даже хотел повесится,
Но застрелился.

Какой опыт жизнь из тебя извлекла?
Спасаясь от спасения,
Народы строят обелиски из стекла,
Готовясь к потрясениям.

В восход волной несутся вепри.
На небе красит ржавая планета
Места, где ангелы ослепли
От собственного света.

Пляшет труп
Под пасмурной дробью,
Касаясь губ
Заваренных кровью.

Нырнув в бури патоку,
Сквозь молнии морщин вождя,
Небо улыбнётся радугой
После слёз дождя.

Сердце скованно ноем мороза,
Взгляд загажен злобными лицами.
В каждом жесте прохожих – угроза,
Бредишь тем, чтоб из города спиться.

Даже если умрёшь ты зимой,
Вкрутишь пулю, поделишь на ноль, околеешь,
Где-то вечный прибой
В лете звёзд тебя отогреет.

Даже если останешься жить,
Победишь, засмеёшься, полюбишь,
Будешь ночью над лесом парить,
Будут радость включать в окнах люди.

Ледяная кора с груди соскребётся.
Словно рыжий костёр в белом круге,
Свет богов к нам пробьётся,
После ядерной вьюги.

Растопит улыбки безжалостный зной,
Справляя по грусти поминки.
Станет полем гора,
Станут шумной рекой
Все снежинки.

В моих устах остатки силы,
Вскипают будто голос из могилы,
Не тот, что чахнет в тишине гнетущей,
А снова в силе восстающий.

Сквозь чёрный дым густой, над полем гнили
Обвитый бестелесными тенями,
Летает древний филин,
Луну схвативший мощными когтями.

Услышав бездны зов, что принесён был тёплым ветром
Он устремлён разрушить ржавчину цепей, сковавших камня мускул.
Светильник ночи кинул в недра,
Чтоб мир под силой снова хрустнул.

Нет моря прекрасней, чем море бетона,
Со скалами из кирпича,
Где в далях мерцают звёзды неона,
В ночи иногда предсмертно крича.

Здесь остров из дыма брезжит в рассвете
И пахнет пивом в желудках подземных червей.
Как будто другого пейзажа нет на планете,
Планете железа, лжи и людей.

Планете, скрипящей в своём пенопласте,
Нет света прекрасней, чем свет желтоватой зимы,
С зарытыми в снеге мечтами о счастье,
Нет света, прекраснее тьмы.

С трудом пробиваясь сквозь шёпот машинный,
Неслышимый уху, глухой гул земли
Обрушится скоро горящей лавиной
На сплавов уродливые волдыри,

Закрывшие солнце, покрывшие море,
Зажёгшие небо в слепой час ночной.
И станет планета ворочаться, вторя
Космическим ритмам, танцуя босой.

Но ты не поймаешь ветра галактик,
Не вымоешь глаз пустынной росой.
У моря бетона умрёшь ты на вахте,
На маяке, за кирпичной скалой.

Фотография губ, фотография глаз,
Ты – альбом своих дней и движений.
Я гравюру покину, в которой погас,
Из рёбер достав нож сомнений.

В какофонии чувств, в ослепительный звон,
Мы живём под разные звуки,
Ритмы тел и пульсации стон
В незаконченном круге.

Ничего не будет потом,
Ничего в жизни не было.
Ибо жизнь, это то,
Что ты сделала.

Чёрный шторм. И будучи в нём
Я думал, выход – о скалы разбиться.
Но взошли над моим кораблём
Три звезды на неба ключице.

Я уже пролетел половину пути
До пустыни, где бродят тени.
Время встать, на шаг подойти
И лечь шрамом тебе на колени.

Больше нечего пить,
Курить больше нечего,
Говорить нам не о чем больше.
Эта песня не может быть дольше,
И остатки вчерашнего вечера
Я пытаюсь ресницей прибить.

Небо шарами раздуто.
Праздник, наверное. Шляпу сниму.
Чернеющим дымом после салюта
Свет порождает тьму.

Что скажешь мне, волшебная бумага,
Про музыку других планет?
Но только собственное солнце мы видим среди флагов,
Блеск труб, нацеленных в рассвет.

Когда умру, я не скажу «прости»,
Червём, в дожде, в весне,
Синеющим ивритом на кости,
Все мы – лишь дети на войне.

Застряв в стихе неискренней строкой,
Грызём себе бока под боли вой,
Под стук копыт, идущих на забой,
Стук в пустоту коробки черепной.
Корона здесь есть сам король,
И ложь всё то, что не доказывает ноль.

Детей отдали илистой реке,
Чтоб ливни захлестали над Толланом.
Мой палец в маленькой руке
Становится куском обсидиана.

Тому, чьи зубы ягуара
Порвут нетронутую плоть,
Отцы младенцев топят в виде дара,
Чтоб головы испанцев на пики наколоть.

Тому, кто филина глазами
Узрит непрожитые жизни мёртвых сыновей,
Не поглощённых ядовитыми лесами,
Скормили своё семя волосам из змей.

Шаманы тучам лица подставляют,
Но льётся с неба не вода —
Глазные яблоки обвалом ниспадают,
Уставившись безумно в никуда.

Невинность поглотили из глубин водовороты,
Чтобы цветами наливалась красота.
Жестокость есть закон природы,
Как смерть, любовь и пустота.