Семен Бродецкий - Калейдоскоп. Стихотворения

Утилитарно
Визжит родильный станок.
Хуйня – это не рок,
Это карма.

Уютная разруха,
Золото мёда, рождества сладости,
Страх звука
В тишине наслажденья и радости.
Десятилетий груду
Пронзает бронзовый клюв Гаруды.

Одно из имён твоих – Семя,
Один не рябой среди ребят,
Это не ты убиваешь время,
Это время сжирает тебя,
Избегая лишь чудом воронок запоев
Мы, встречаясь, играем героев.

В зеркалах остаются отраженья ничьи,
Камерная свобода бережёт керосин,
Гипертрофированная рифма в приговоре Судьи,
Рвутся шланги пуповин.
Мимо, знаком без конечности,
Прошла лишь половина вечности.

Стаи псов пригнал в наш город
Этой осенью
Голод.

Я вижу, как в окне,
Всё горит в огне,
Всё горит во мне!

Листья, как цветы, кидая
На воронки зданий.
На прохожих лают
Злой улыбкой скалясь.
В бешенстве кидаясь!

Трупам лижут пальцы
Мудрые скитальцы,
Дыбом шерсть при фальши,
При собачьем марше.

Днём и ночью ходят
Страхом чистя улицы
С суками целуются.

В ожидании жертвы
Уши прижимают
И хвостом виляя
Носом разгоняют
Запах близкой смерти.

Русь,
Не тебе моя борода.
И последнюю рюмку допив
Я вернусь
Навсегда
В Тель-Авив

Из влагалища
На ристалище.
С ристалища
Во влагалище.

«Будь натурщицей для моих стихов» —
Сказал он женщине, слепленной на новый лад
Из красной глины и пепла сожженных богов,
Той, которую потом сам убьёт молнией в снегопад.

Крылья из каюты достал,
Все знают – он капитан добрый,
Шнурки завязал,
Зажигалку взял,
Бровь почесал,
«Ну, всё, я, кажется, собран».

Небесный корабль летит всё быстрей,
Подобно большой золотой стрекозе,
Подобно скоплению всех грядущих смертей
В одной слезе.

Бунт готовится в трюме, в желании войны с проституцией,
Там шёпотом кто-то взывает предать:
«Хотите революции?
Тогда хватит ржать!»

Скоро петь начнут ночные птицы
Гимны вознося Ицамне,
Скоро будут хмурить лица
Львы на надгробном камне.

Голова, как гора с плеч
На подушку. Тянут к нему руки мары:
«Ты нам нужен…»
[дальше неразборчивая речь]
Ужас
В нечётком образе кошмара.

Архангел спит, не видя снов,
Идя по полю мака,
Распечатав все девять кругов
Мусорного бака.

Он чувствует родство
Со странной галлюцинацией —
Бескрылым существом,
Своей реинкарнацией.

Встали дорог ледяные реки
И не оттаивают уже пару тысяч лет.
Сквозь закрытые веки
Михаил увидел свет,
Устремилась вниз высь,
Налилось тёмно-серым облако мятое,
Отец кричит: «Сынок, проснись!
Твой старший брат падает!».

Возвышается некрополия
Над развороченным могильным лоном,
Жизнь тебя уволила
Не моргающим глазом геккона,
В созвездие Ориона.

Шмель – твой лучший друг,
Ты помнил это, отдавая себя на съедение
В сплетен сплетение,
В общества круг
Из детства на заднем сидении
В мир каннибалов,
Вперёд одну за другой ногами.
В измерении металла
Боги не зовут себя богами.

Сверхновая отразилась в линзах очков,
Жёлтой дорогой в двести парсек,
Где Пугало шагает без башмаков,
С ним Храбрый Лев и Железный Дровосек.

Когда ружьё сломано
И смерть тебе кивает,
Бояться надо не демонов,
А тех, кто их убивает.

Из кроличьих чёрных дыр
Варп прыжок, как рожденья процесс.
Люди гаснут, чтоб их дым
Вознёсся до небес.

Уносит тебя звёздный плот
В другой галактики небулу.
Незаменим только тот,
Кого никогда не было.

Положи мне на веки монеты
Или я пойду ко дну.
Жизнь, как ветер сигарету
Меня тлеет в седину.

Пепел от дневника оборотня
Втирает в глаза рыдания,
Скатываются по дуге изогнутой
Снежинки звёзд на ржавые воспоминания.

Трещит цикадами пампа
В густых вечерах эля,
Мотылёк летя на лампу
Видит свет в конце тоннеля.

Я выпил год. Потом ещё налил.
Подумав, что отпирает двери рая,
Христос грехи вам отпустил.
Вот только Бог их не прощает.

Дни циферблатом дробя,
Граблями лежа на стогу,
Вампир, сосущий у себя,
Всаживает в вену осиновую иглу.

Над запахом мухи летают мерцающе,
Майский жук в стекло бьётся лбом,
Дорога стала как ристалище
Машины со столбом.

Я пробкой игристого даты сшибу,
Ты только ночь сегодня наколдуй:
Нарисуй мне кровью крест на лбу,
Оближи и поцелуй.

Из священных близнецов
Выжат весь сок до капли.
Стоит фонарный столб, обмотанный лианой проводов,
Как памятник убитой цапле.

Секунды, одна дольше другой,
Воздух болит,
Самосвала утренний вой,
Тряпка по стеклу скулит.

Тянется к уху
Ржавый напильник,
Толстыми руками бытовуха
Суёт нас в гроб-холодильник.

От целлофановых пакетов пахнет ладаном,
Очередного святого в мешке привезли.
Бродят в доме украденном
Запах мокрых книг и запах земли.

Туберкулёзный вор, расписанный под гжель,
Растит на губе коралл.
Ты помнишь пластмассовую ель
И как каштаны в сквере собирал,
Мечтая просто быть опять?
Норвежским будет этой ночью лес,
Ветви зимних деревьев, полотно продолжая рвать,
Трещат нервами лихорадочных небес.

Фильтр сепия, чёлка,
Поднятый ворот.
В десну иголкой
Забивает молнии в сосны молот.

За самолётом холст розово-голубой
Заблудившимся эхом
Тянет тебя за собой.
Суицид – победа совести над человеком.

Кончается эра
И с просьбой, не приказом,
Сказал Господь: «Мне не нужна ваша вера,
Докажите мне, что у вас есть разум».

Рубашки клетчатой каскад,
Игры все, по сути, игры в кости.
Кишат под шаткой переправой
Черви лавы.
Расстояние – семь песен,
Ожидание – сигарета.
Дорога бесит,
Жвачкой растягиваясь в километры злости
От остановки и до конца света.
Укротительница котов,
Двуногий, двуглазый пират,
Тушитель горящих мостов.

Пространство лечит.
Приятный зимний вечер
В аудитории после занятий.
Симпатичный рыжий приятель,
Конопатый трафарет,
Стоит, выделяя сладкий пот
В свете медовых оконных сот.
Родные голоса на балконе
Дымим на четырнадцатом этаже-пероне.