Илья Сельвинский - Избранная лирика

В берлоге души тебя сохраню,

Мой драгоценный, мой Белый Песец.

1932

Какая мощь в моей руке,

Какое волшебство

Вот в этих жилах, кулаке

И теплоте его!

Я никогда не знал о них

До самой той зари,

Когда в руке моей затих

Хозяин Уссури.

За штабом Н-ского полка,

Где помещался тир,

"ТОВАРИЩИ!

гласил плакат. — В РАЙОНЕ ТИГР!"

А я из Дальнего как раз

Шел

в тыл,

Но на плакат внимания

Не об

ра

тил.

В те дни я сызнова и вновь

Все думал об одном:

О слове душном и родном

По имени Любовь.

Я это слово не люблю,

Как пьяница вино,

Затем, что слишком в жизнь мою

Вторгается оно.

(Не хмурьтесь, милая моя,

Не надо горьких слов.

Бродил я, листьями гремя,

И слушал соловьев,

Но мой рассказ не о любви

О тигре мой рассказ.

Мы счеты сложные свои

Сведем не в этот раз.)

Однако сопка, чуть дыша.

Свою пузырит грязь,

Над ней дрожит ее душа,

От газов разгорясь,

Однако плачется москит…

Что это? Стон? Песнь?

Москит, несущий меж ракит

Сонную болезнь.

Дымком вулканным тянет здесь

От каждого листа.

Ведь это самые что есть

Тигриные места.

И вдруг я вижу изо мха

В три линии усы,

И вдруг я слышу сквозь меха

Рипящие басы

И различаю: желт и бел,

И два огня горят…

Но странно: я не оробел.

Напротив: рад!

Не от катара я умру,

Не от подагры, нет!

Не заглядевшись на пиру

В бездонный пистолет;

И не от ревности в Крыму,

В Москве не от статей

Я, как поэму, смерть приму

Из тигровых когтей.

А может быть, совсем не то…

А может быть, затем,

Что вера в счастье, как в лото.

Сильнее всех поэм

Все вдохновенное во мне

Дохнуло в грудь мою,

И две стихии, как во сне.

Переплелись в бою.

Какая мощь в моей руке,

Какое волшебство

Вот в этих жилах, кулаке

И теплоте его

Я эту истину постиг

На берегу зари,

Когда со мной схватился тигр

У плеса Уссури.

Безумье боли, гром ядра,

И дых, и два огня,

И пламя смертного одра

Окутало меня,

И, обжигая, как литье,

Зверь взял верх.

Но преимущество мое

В одном: я человек!

Покуда в левое плечо

Вгрызаются клыки,

Пока дыханье горячо

Дымится у щеки

И тьма сознанья моего

Уже совсем близка

Я стал почесывать его

За ухом… у виска.

Он изумился и затих.

За все свои года

О битве лаской грубый тигр

Не слышал никогда,

И даже более того:

Откуда эта весть

О том, что где-то у него

Такие нервы есть?

Еще его округлый клык

Дробит мое плечо

И за раскатом рыка рык

Вздымается еще,

Но ярость шла по голосам

Тленцой, а не огнем,

И зверь прислушивался сам

К тому, что было в нем.

Когда вечерняя звезда

Растаяла ко дню,

Его рыкание тогда

Сошло на воркотню.

Он дергал ухом. Каркал он.

Он просто изнемог.

Но растерзать меня сквозь сон

Уже никак не мог.

Когда же вовсе рассвело,

И стали петь леса,

И лунки белые свело

На желтые глаза,

Он, сединой поголубев,

Откинулся вразвал

И,словно стая голубей,

Один заворковал.

Вот, собственно, и весь рассказ.

В нем правды — ни на пядь.

Но он задуман был для Вас:

Я что

хотел

сказать?

Что если перед Вами я,

О милая, в долгу,

Что если с Вами, жизнь моя,

Ужиться не могу,

И ты хватаешься, кляня,

Рукой за рукоять

Попробуй все-таки меня

Над ухом… почесать.

Какая мощь в твоей руке,

Какое волшебство

В перстах твоих и кулачке

И теплоте его

Я никогда не знал о них

И жил бы день за днем,

Как вдруг схватился с тигром стих

В сознании моем.

1940

Позови меня, позови меня,

Позови меня, позови меня!

Если вспрыгнет на плечи беда,

Не какая-нибудь, а вот именно

Вековая беда-борода,

Позови меня, позови меня,

Не стыдись ни себя, ни меня —

Просто горе на радость выменяй,

Растопи свой страх у огня!

Позови меня, позови меня,

Позови меня, позови меня,

А не смеешь шепнуть письму,

Назови меня хоть по имени —

Я дыханьем тебя обойму!

Позови меня, позови меня,

Поз-зови меня…

1958

Пролетели золотые годы,

Серебрятся новые года…

"Фауста" закончив, едет Гете

Сквозь леса неведомо куда.

По дороге завернул в корчму,

Хорошо в углу на табуретке…

Только вдруг пригрезилась ему

В кельнерше голубоглазой — Гретхен.

И застрял он, как медведь в берлоге,

Никуда он больше не пойдет!

Гете ей читает монологи,

Гете мадригалы ей поет;

Вот уж этот неказистый дом

Песней на вселенную помножен!

Но великий позабыл о том,

Что не он ведь чертом омоложен;

А Марго об этом не забыла,

Хоть и знает пиво лишь да квас:

Раз уж я капрала полюбила.

Не размениваться же на вас.

Барвиха

1960

Муравьи беседуют по радио

(Усики у них антенны),

Милых сердцу веселя и радуя,

Шлют волнишки сквозь любые стены.

Ну, а мне-то как найти, красавица,

Нежную волну твою в пространстве?

Я уже с утра (могу покаяться)

Из чернильницы вздымаю стансы.

Я тебе пишу не по профессии,

Но в ответ ни кляксы, ни марашки…

Поневоле с высоты поэзии

Позавидуешь любой мурашке.

Слово бы, — и я всю душу вымою!

От тебя ж ни строчки, ни помарки…

Думай обо мне, моя любимая,

Я тебя услышу и без марки.

1949

Никуда души своей не денем.

Трудно с ней, а все-таки душа.

Я тебя узнал по сновиденьям.

Снами никогда не дорожа,

Я тебя предчувствовал, предвидел,

Нехотя угадывал вдали,

И когда глаза твои, как выстрел,

Мне зрачки впервые обожгли

И когда вокруг необычайно

Сплетня заметалась, как в бреду,

Я все это принял, как встречают

Долгожданную беду.

На безлунье в бору высоком,

Где чернели даже луни,

Угадал я не глазом, но оком

Ледяные твои огни.

Только ночь с ее странною мерой

Так могла подшутить надо мной.

С небосклона скатилась Венера,

Изменяя порядок земной:

Оползала полночная мрачность,

А туман занялся по низам,

И такая возникла прозрачность,

Словно фосфор весь мир пронизал!

Излучались коряги да жерди…

В Млечный Путь претворилась река…

В этот миг я увидел бессмертье!

Ты же видела лишь… старика.

В день, когда по льдинам Заполярья

С ледокола на Чукотский берег