Иван Котляревский - Энеида

А в пекле — на-поди! — веселье
Случилось вроде вечерниц.
Там собралась не для безделья
Гурьба девчат и молодиц:
Кто стал загадывать загадки,
Кто — в ворона играть, колядки
Да песни свадебные петь;
И паклю жгли, и ворожили,
И по спине жгутами били;
Всю ночь готовы были бдеть.

Тугие косы и косицы
Укладывали там венком,
И от «венгерки» половицы
Тряслись, ходили ходуном:
Там «тесной бабой» забавлялись,
В трубе о суженых справлялись,
Шли полночью в безлюдный дом:
Щетину девушки палили
И олово на свечке лили,
Подслушивали под окном.

К девчатам своего Энея
Анхиз привел и усадил;
Как неуча и дуралея,
Принять в беседу попросил:
«Уж вы сыночку послужите,
Свое уменье покажите,
Покличьте лучших ворожей
И дайте нам ответ нелживый:
Счастливый или несчастливый,
Удатный, нет ли мой Эней?»

Дивчина там была — воструха:
Ловка, быстра, шустра, умна,
Плутовка — так и лезет в ухо!
Увертлива, как сатана,
Насмешница и озорница,
Гадать большая мастерица —
И тем прославилась как раз;
Брехню состряпать ей в привычку,
Кому-нибудь приляпать кличку
И угодить не в бровь, а в глаз.

Проныра, знахарка, шептуха,
Не размышляя, к делу — шмыг,
Застрекотала прямо в ухо:
«Давай-ка загадаю вмиг!
Не ошибусь и точка в точку
Родному твоему сыночку
Правдиво предскажу судьбу.
Ей-богу, не совру Энею!
Умом раскинуть я умею,
Любую знаю ворожбу».

Вот ремеза гнездо дивчина
Вложила в глиняный горшок
И сорванных на Константина
Ведьмовских трав сухой пучок.
Подснежник, васильки, цикорий,
Зоря, шалфей — в ее наборе,
И ландыш, зверобой, чебрец.
Всё это залила водою,
Прозрачною, непочатою,
Сказавши несколько словец.
На жар поставила, накрыла
Щербатым черепком горшок.
Энея рядом посадила,
Чтоб раздувал он огонек.
И вот уже кипит, клокочет,
Шипит, пузырится, бормочет,
Ворочается сверху вниз:
Эней насупился, не дышит,
Он голос человечий слышит,
Насторожился и Анхиз.

Раздули огонек нехудо,
Горшок заклокотал сильней.
Из раскаленного сосуда
Стал голос явственней, слышней:
«Энею горевать не надо.
Анхиза и Венеры чадо,
Он расплодит великий род.
Сей род обширный, стойкий, смелый
В чужие вторгнется пределы
И под себя их подомнет.

Чувствительные перемены
Произведет в своем краю
И, римские воздвигнув стены,
Там заживет он, как в раю.
До той поры не загорюет,
Пока, склонясь, не поцелует
С ноги святейшей постола.
Теперь довольно! Убирайся!
С покойным батюшкой прощайся,
Покуда голова цела».

Отцу не слишком улыбалось
Так скоро отпустить сынка, —
Не думалось и не гадалось,
Что встреча будет коротка
И доведется столь поспешно
Бежать Энею из кромешной.
И, провожая свой приплод,
Слезами старый обливался,
С Энеем крепко обнимался,
Кричал Анхиз, как в марте кот.

Сам-друг с ягой пришлось Энею
Махнуть оттуда напрямик.
Он без конца ворочал шею,
Но скрылся из виду старик.
Из пекла вышли потихоньку,
Пустились дальше полегоньку,
Эней своих узрел опять:
Троянцы дрыхнули вповалку.
Он отшвырнул суму и палку
И тоже завалился спать.

Обедка три не поденькуешь
На муторне и засердчит.
Тогда тоскою закишкуешь
И в буркоте заживорчит.
Попробуй позубать жевами,
Харчудок нажелуть пихами!
Веселье сразу понутрит,
Об лихо гряпом заземлюешь,
Про свой забуд поголодуешь,
К досаде бег и учертит.

Да что язычить зря болталом.
Не басню кормом соловят.
А ну закошелькуй бряцалом!
Небось бренчата заденьжат.
Коли давало спятакуешь —
Узнащее свое грядуешь:
Куда плавам теперь челнать,
И что с тобою впередится,
И как ловчей уминервиться,
Чтоб у годиле Юнонать?»

Всю тарабарщину, до слова,
Не я придумал, видит бог.
Лишь мозг Сивиллы бестолковой
Такую чушь состряпать мог.
Карга недаром ахинею
Плела — пророчила Энею,
Что с ним стрясется, где и как.
Хотела, напустив туману,
Ударить крепче по карману,
Хоть был Эней совсем бедняк.

Что делать! Нужно догадаться
И как-то узел разрубить.
Да с ведьмою не торговаться,
Чтоб горьких слез потом не лить.
Сынок Анхизов старой суке
Сказал спасибо на науке,
Грошей двенадцать в руку дал.
Задрав исподницу, Сивилла
В мешочек медяки сложила
И сгинула как черт слизал!

Эней Троянец от хрычовки
Избавился и к морю шасть.
Он от Юноны ждал издевки,
Боялся к сатане попасть.
Все разом на челны метнулись,
Баграми тотчас отпихнулись.
По ветру славно было плыть.
Кипела дружная работа,
Махали веслами до пота.
Челны летели во всю прыть.

Плывут — а ветры не на шутку
Пустились выть, реветь, свистать.
Энею задали закрутку,
И некуда ему пристать.
Челны швыряло, бултыхало,
Торчмя и боком колыхало —
Не удержаться на ногах!
Трясло троянцев мелкой дрожью,
И, положась на волю божью,
Они играли на зубах.

Но постепенно вал кипучий
Смирился, ветры улеглись.
Вот месяц выглянул из тучи,
И звезды кое-где зажглись.
Троянский род приободрился,
От сердца камень отвалился.
Уж было думали тонуть!
Все люди так: не остерегся,
Разок на молоке ожегся
И на воду привыкнешь дуть.

Пловцы остались невредимы.
Они, распив магарычи,
Свернулись, что твои налимы,
И ну храпеть, как на печи.
Никто не ожидал подвоха.
Но вдруг паромщик их, пройдоха,
Запричитал и бросил руль:
«Как только доплывем до суши,
Пропали, дескать, наши души!»
И шлепнулся, что с воза куль.

«Заклятый остров перед нами.
Не миновать его никак!
Уткнемся в берега челнами
И мигом попадем впросак.
Цирцея, злая чаровница,
На этом острове царица.
Она сердита на людей.
Не ждите, братцы, снисхожденья:
Кто угодит в ее владенья,
Всех превратит она в зверей!

Придется бегать не на паре,
А на четверке! Задарма
Пропал, как Серка на базаре.
Готовь загривок для ярма!
Ведь по хохлацкому покрою
Не быть козлом или козою,
А не иначе, как волом!
Небось потащишь плуг по пару,
Дровец навозишь пивовару.
Пойдешь в упряжке одинцом.

По-польски цвякать лях не будет,
Навеки сбросит он жупан
И «Не позволяй!» позабудет,
Заблеет в голос, как баран.
Того гляди, что с бородою
Москаль замекает козою.
Хвостом пруссак вилять горазд.
Точь-в-точь как старый лис виляет,
Когда и выжлец настигает,
И хорт уже угонку даст.