Владимир Маяковский - Том 5. Стихотворения 1923

Пять лет рабочие глотки поют,
века воспоет рабочих любовь —
о том,
    как мерили силы
              в бою —
с Антантой,
         вооруженной до зубов.
Буржуазия зверела.
         Вселенной мощь —
служила одной ей.
Ей —
         танков непробиваемая толщь,
ей —
        миллиарды франков и рублей.
И,
    наконец,
    карандашей,
         перьев леса́
ощетиня в честь ей,
лили
         тысячи буржуазных писак —
деготь на рабочих,
         на буржуев елей.
Мы в гриву хлестали,
         мы били в лоб,
мы плыли кровью-рекой.
Мы взяли
    твердыню твердынь —
              Перекоп
чуть не голой рукой.
Мы силой смирили силы свирепость.
Избита,
    изгнана стая зве́рья.
Но мыслей ихних цела крепость,
стоит,
          щетинит штыки-перья.
Пора последнее оружие отковать.
В руки перо берем.
Пора —
    самим пером атаковать!
Пора —
    самим защищаться пером.
Исписывая каракулью листов клочья,
с трудом вытягивая мыслей ленты, —
ночами скрипят корреспонденты-рабочие,
крестьяне-корреспонденты.
Мы пишем,
    горесть рабочих вобрав,
нас затмит пустомелей лак ли?
Мы знаем:
    миллионом грядущих правд
разрастутся наши каракули.
Враг рабочим отомстить рад.
У бюрократов —
         волнение.
Сыпет
           на рабочих
         совбюрократ
доносы
    и увольнения.
Видно, верно бьем,
         видно, бить пора!
Под пером
        кулак дрожит.
На мушку берет героя пера.
На героя
    точит ножи.
Что ж! —
    и этот нож отведем от горл.
Вновь
    согнем над письмом плечища.
Пролетарский суд
         кулака припер.
И директор
        «Правдой» прочищен.
В дрожь вгоняя врагов рой,
трудящемуся защита дружья,
да здравствует
             красное
            рабочее перо —
нынешнее наше оружие!

Мне
        надоели ноты —
много больно пишут что-то.
Предлагаю
    без лишних фраз
универсальный ответ —
         всем зараз.
Если
         нас
    вояка тот или иной
захочет
    спровоцировать войной, —
наш ответ:
нет!
А если
    даже в мордобойном вопросе
руку протянут —
         на конференцию, мол, просим, —
всегда
ответ:
    да!
Если
         держава
           та или другая
ультиматумами пугает, —
наш ответ:
нет!
А если,
    не пугая ультимативным видом,
просят:
    — Заплатим друг другу по обидам, —
всегда
ответ:
          да!
Если
         концессией
         или чем прочим
хотят
         на шею насесть рабочим, —
наш ответ:
нет!
А если
    взаимно,
         вскрыв мошну тугую,
предлагают:
        — Давайте
            честно поторгуем! —
всегда
ответ:
          да!
Если
         хочется
          сунуть рыло им
в то,
         кого судим,
         кого милуем, —
наш ответ:
нет!
Если
          просто
           попросят
         одолжения ради —
простите такого-то —
            дурак-дядя, —
всегда
ответ:
           да!
Керзон * ,
    Пуанкаре * ,
         и еще кто́ там?!
Каждый из вас
         пусть не поленится
и, прежде
       чем испускать зряшние ноты,
прочтет
    мое стихотвореньице.

Сегодня,
    пролетариат,
            гром голосов раскуй,
забудь
         о всепрощеньи-воске.
Приконченный
               фашистской шайкой воровско́й,
в последний раз
               Москвой
               пройдет Воровский * .
Сколько не станет…
         Сколько не стало…
Скольких — в клочья…
             Скольких — в дым…
Где б ни сдали.
             Чья б ни сдала
Мы не сдали,
           мы не сдадим.
Сегодня
              гнев
          скругли
         в огромный
              бомбы мяч.
Сегодня
              голоса́
             размолний штычьим блеском.
В глазах
    в капиталистовых маячь.
Чертись
    по королевским занавескам.
Ответ
           в мильон шагов
            пошли
              на наглость нот * .
Мильонную толпу
         у стен кремлевских вызмей.
Пусть
         смерть товарища
         сегодня
              подчеркнет
бессмертье
       дела коммунизма.

Что значит,
     что г-н Ке́рзон
разразился грозою нот?
Это значит —
           чтоб тише лез он,
крепи
           воздушный
        флот!
Что значит,
     что господин Фош *
по Польше парады корчит?
Это значит —
     точится нож.
С неба смотри зорче!
Что значит,
     что фашистское тупорылье *
осмелилось
     нашего тронуть?
Это значит —
     готовь крылья!
Крепи
           СССР оборону!
Что значит,
     что пни да кочки
всё еще
            по дороге к миру?
Это значит —
         красный летчик,
нашу
         силу
     в небе рекламируй!
Что значит,
     что стал
           груб
нынче
           голос
     пана?
Это значит —
          последний руб
гони
         на аэропланы!
Что значит,
     что фашист Амадори *
разгалделся
     о нашей гибели?
Это значит —
         воздушное море
в пену
           пропеллерами
            выбели!
Небо в грозовых пятнах.
Это значит:
     во-первых
               и во-вторых,
в-третьих,
     в-четвертых
               и в-пятых, —
небо пропеллерами рыхль!

Баку.
Город ветра.
Песок плюет в глаза.
Баку.
Город пожаров.
Полыхание Балахан * .
Баку.
Листья — копоть.
Ветки — провода.
Баку.
Ручьи —
    чернила нефти.
Баку.
Плосковерхие дома.
Горбоносые люди.
Баку.
Никто не селится для веселья.
Баку.
Жирное пятно в пиджаке мира.
Баку.
Резервуар грязи,
        но к тебе
я тянусь
    любовью
        более —
чем притягивает дервиша Тибет,
Мекка — правоверного,
                   Иерусалим —
              христиан
                       на богомолье.
По тебе
    машинами вздыхают
миллиарды
         поршней и колес.
Поцелуют
        и опять
        целуют, не стихая,
маслом,
             нефтью,
                 тихо
             и взасос.
Воле города
           противостать не смея,
цепью сцепеневших тел
льнут
         к Баку
         покорно
           даже змеи
извивающихся цистерн.
Если в будущее
                крепко верится —
это оттого,
        что до краев
изливается
        столицам в сердце
черная
             бакинская
        густая кровь.