Владимир Маяковский - Том 5. Стихотворения 1923

Чтоб крепла трудовая Русь,
одна должна быть почва:
неразрываемый союз
крестьянства
        и рабочего.
Не раз мы вместе были, чать:
лихая
         шла година.
Рабочих
     и крестьянства рать
шагала воедино.
Когда пришли
          расправы дни,
мы
      вместе
     шли
             на тронище,
и вместе,
     кулаком одним,
покрыли по коронище.
Восстав
     на богатейский мир,
союзом тоже,
         вместе,
пузатых
     с фабрик
          гнали мы,
пузатых —
     из поместий.
Войной
     вражи́ще
          лез не раз.
Единокровной дружбой
война
     навек
          спаяла нас
красноармейской службой.
Деньки
     становятся ясней.
Мы
      занялися стройкой.
Крестьянин! Эй!
          Еще тесней
в ряду
     с рабочим
          стой-ка!
Бельмо
     для многих
          красный герб.
Такой ввинтите болт им —
чтобы вовек
     крестьянский серп
не разлучился
         с молотом.
И это
         нынче
     не слова —
прошла
     к словам привычка!
Чай, всем
     в глаза
          бросалось вам
в газетах
     слово
          «смычка»?
— Сомкнись с селом! — сказал Ильич,
и город
     первый
          шествует.
Десятки городов
          на клич
над деревнями
          шефствуют.
А ты
         в ответ
     хлеба рожай,
делись им
     с городами!
Учись —
     и хлеба урожай
учетверишь
     с годами.

Арбат * толкучкою давил
и сбоку
     и с хвоста.
Невмоготу —
        кряхтел да выл
и крикнул извозца.
И вдруг
     такая стала тишь.
Куда девалась скорбь?
Всё было как всегда,
         и лишь
ушел извозчик в горб.
В чуть видный съежился комок,
умерен в вёрстах езд.
Он не мешал,
        я видеть мог
цветущее окрест.
И свет
           и радость от него же
и в золоте Арбат.
Чуть плелся конь.
             Дрожали вожжи.
Извозчик был горбат.

Глядя
    в грядущую грозу,
            в грядущие грома́,
валы времен,
           валы пространств громя,
рули
        мятежных дней
        могуче сжав
                    и верно, —
плывет
    Москвой
        дредноут * Коминтерна.
Буржуи мира,
           притаясь
              по скрывшим окна шторам,
дрожат,
    предчувствуя
           грядущих штурмов шторм.
Слюною нот
           в бессильи
            иссякая,
орут:
   — Зловредная,
        такая, рассякая! —
А рядом
    поднят ввысь
               миллион рабочих рук,
гудит
         сердец рабочих
           миллионный стук, —
сбивая
    цепь границ
        с всего земного лона,
гудит,
          гремит
          и крепнет
               голос миллионный:
— Ты наша!
         Стой
        на страже красных дней.
Раскатом голосов
        покрой Керзоньи бредни!
Вреди,
           чтоб был
              твой вред
                  всех вредов повредней,
чтоб не было
          организации зловредней.

Дело земли —
        вертеться.
Литься —
       дело вод.
Дело
         молодых гвардейцев —
бег,
      галоп
    вперед.
Жизнь шажком
        стара̀ нам.
Бего́м
    под знаменем алым.
Комсомольским
        миллионным тараном
вперед!
    Но этого мало.
Полка́ми
       по по́лкам книжным,
чтоб буквы
         и то смяло.
Мысль
    засеем
        и выжнем.
Вперед!
    Но этого мало.
Через самую
           высочайшую высь
махни атакующим валом.
Новым
    чувством
        мысль
будоражь!
       Но и этого мало.
Ковром
    вселенную взвей.
Моль
         из вселенной
        выбей!
Вели
    лететь
        левей
всей
         вселенской
        глыбе!

Тесно у вас,
         грязно у вас.
У вас
         душно.
Чего ж
    в этом грязном,
            в тесном увяз?
В новый мир!
           Завоюй воздушный.
По норме
    аршинной
         ютитесь но́рами.
У мертвых —
            и то
         помещение блёстче.
А воздуху
    кто установит нормы?
Бери
         хоть стоаршинную площадь.
Мажешься,
       са́лишься
         в земле пропылённой,
с глоткой
    будто пылью пропилен.
А здесь,
    хоть все облетаешь лона,
чист.
        Лишь в солнце
         лучи
           окропили.
Вы рубите горы
    и скат многолесый,
мостом
    нависаете
         в мелочь-ручьи.
А воздух,
    воздух — сплошные рельсы.
Луны́
    и солнца —
         рельсы-лучи.
Горд человек,
           человечество пыжится:
— Я, дескать,
           самая
         главная ижица.
Вокруг
    меня
             вселенная движется. —
А в небе
    одних
         этих самых Марсов
такая
         сплошная
             огромная масса,
что все
    миллиарды
         людья человечьего
в сравнении с ней
         и насчитывать нечего.
Чего
    в ползках,
             в шажочках увяз,
чуть движешь
           пятипудовики ту́шины?
Будь аэрокрылым —
         и станет
           у вас
мир,
        которому
            короток глаз,
все стены
    которого
         в ветрах развоздушены.

Только что
       в окошечный
               в кусочек прокопчённый
вглядывались,
            ждя рассветный час.
Жили
          черные,
            к земле прижавшись черной,
по фабричным
             по задворкам
            волочась.
Только что
       корявой сошкой
            землю рыли,
только что
    проселками
         плелись возком,
только что…
         куда на крыльях! —
еле двигались
    шажочком
            да ползком.
Только что
    Керзоновы угрозы пролетали.
Только что
    приказ
         крылатый
            дан:
— Пролетарий,
на аэроплан! —
А уже
         гроши за грошами
слились
    в мощь боевых машин.
Завинти винты
              и, кроша́ ими
тучи,
         в небе
        крылом маши.
И уже
    в ответ
         на афиши
лётный
    день
           громоздится ко дню.
Задирается
       выше и выше
голова
    небесам в стрекотню.
Чаще
    глаз
         на солнце ще́рите,
приложив
    козырек руки́. —
Это
       пролетарий
         в небе
            чертит
первые
    корявые круги.
Первый
    неуклюжий шаг
              пускай коряв —
не удержите
        поднявших якоря.
Черные!
    Смотрите,
         своры,
            сворищи и сворки.
Ежедневно —
            руки тверже,
                  мозг светлей.
Вот уже
    летим
         восьмеркою к восьмерке
и нанизываем
            петлю к петле.
Мы
      привыкли
            слово
         утверждать на деле,
пусть
         десяток птиц кружился нынче.
На недели
    взгромоздя
         труда недели,
миллионокрылые
         в грядущих битвах
                   вымчим.
Если
    вздумают
         паны и бары
наступлением
            сменить
         мазурки и кадрили,
им любым
    на ихний вызов ярый
мы
      ответим
    тыщей эскадрилий.
И когда
    придет
         итогов год,
в памяти
    недели этой
         отрывая клад,
скажут:
    итого —
пролетарий
        стал крылат.