Давид Бурлюк - Десятый Октябрь

Вой, ветер осени третьей,
Просторы России мети,
Пустые обшаривай клети,
Нищих вали по пути;

Догоняй поезда на уклонах,
Где в теплушках люди гурьбой
Ругаются, корчатся, стонут,
Дрожа на мешках с крупой;

Насмехайся горестным плачем,
Глядя, как голод, твой брат,
То зерно в подземельях прячет,
То душит грудных ребят;

В городах, бесфонарных, беззаборных,
Где пляшет Нужда в домах,
Покрутись в безлюдии черном,
Когда-то шумном, в огнях;

А там, на погнутых фронтах,
Куда толпы пришли на убой,
Дым расстилай к горизонтам,
Поднятый пьяной пальбой!

Эй, ветер с горячих взморий,
Где спит в олеандрах рай, —
Развевай наше русское горе,
Наши язвы огнем опаляй!

Но вслушайся: в гуле орудий,
Под проклятья, под вопли, под гром,
Не дружно ли, общею грудью,
Мы новые гимны поем?

Ты, летящий с морей на равнины,
С равнин к зазубринам гор,
Иль не видишь: под стягом единым
Вновь сомкнут древний простор!

Над нашим нищенским пиром
Свет небывалый зажжен,
Торопя над встревоженным миром
Золотую зарю времен.

Эй, ветер, ветер! поведай,
Что в распрях, в тоске, в нищете,
Идет к заповедным победам
Вся Россия, верна мечте;

Что прежняя сила жива в ней,
Что, уже торжествуя, она
За собой все властней, все державней
Земные ведет племена!

Под знаком Стрельца, огненной медью
Расцветал единый Октябрь.
Вышел огромный корабль
И тенью покрыл столетья.
Стало игрушкой взятье Бастилии,
Рим, твои державные камни — пылью.
В жилах победителей волчья кровь.
С молоком волчицы всосали волчью любовь.
И в России моей, окровавленной, победной или пленной,
Бьется трепетное сердце вселенной.

Ну раз еще — сарынь на кичку—
Я знаю час свой роковой —
За атаманскую привычку
На плаху лягу головой
И пускай — я,
Все равно жизнь — малина
А струги — лебединая стая,
Раздавайся Волга-судьбина
Парусами густая,
Прожито все — что назначено,
Добыто все — головой,
Дело навеки раскачено,
Эй — заводи рулевой.

Октябрь постучал в околицу
На крыльях принес весну
А рига склоненная колется,
Не видит — огонь блеснул.
Схватил за нечесаны волосы,
Мотнулась её голова.
И крикнул он зычным голосом:
Соломенная, вставай.
Довольно к неновым подметкам
Весна в октябре расцвела…
И голос властный и четкий
Звенит по соломе села.
Довольно биться кликушей
О барское крыльцо,
Плеснуло солнце в души
И слезное лицо
Рыданья под сугробами
Цветами проросли
И зерна звезд мы торбами
Рассеем в новь земли
Мы огненными косами
Надрежем снежный дым
Чтоб проростали родами
Мужицкие следы.
За ясными полями
И красно и свежо
А липы новыми лаптями
Поскрипывают о снежок.

Ты помнишь, конечно,
Тот
Метельный семнадцатый
Год,
Когда они
Разошлись?

Каждый пошел в свой
Дом
С ивами над прудом.
Видел луну
И клен,
Только не встретил
Он
Сердцу любимых
В нем.

Их было тридцать
Шесть.
В каждом кипела
Месть.
И каждый в октябрьский
Звон
Пошел на влюбленных
В трон,
Чтоб навсегда их
Сместь.

Был юн матрос, а ветер — юрок:
Напал и сгреб,
И вырвал, и задул окурок,
И ткнул в сугроб.

Как ночь, сукно на нем сидело,
Как вольный дух
Шатавшихся, как он, без дела
Ноябрьских мух.

<���…>

Москва казалась сортом щебня,
Который шел
В размол, на слом, в пучину гребней,
На новый мол.

Был ветер пьян, — и обдал дрожью:
С вина — буян.
Взглянул матрос (матрос был тоже,
Как ветер, пьян).

Угольный дом напомнил чем-то
Плавучий дом:
За шапкой, вея, дыбил ленты
Морской фантом.

За ним шаталось, якорь с цепью
Ища в дыре,
Соленое великолепье
Бортов и рей.

Огромный бриг, громадой торса
Задрав бока,
Всползая и сползая, терся
Об облака.

Москва в огнях играла, мерзла,
Роился шум,
А бриг вздыхал, и штевень ерзал,
И ахал трюм.

Матрос взлетал и ник, колышим,
Смешав в одно
Морскую низость с самым высшим,
С звездами — дно.

Как древний Рим…
И мы и мы сгорим…

Я пролил не вино,
А кровь
Из рюмки сердца
В 17-м
Торжественном
Году
И летопись тогда же
Написала
Что выше русской звонницы
Нет колокольни в мире

Так в решето годов часы
Как сокол в облака.
Я тоже нес Октябрь
Как дева первое дитя…