Сергей Есенин - Том 6. Письма

Ради бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая. Дорогая, делайте всё так, как найдете сами… Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра.

Только одно во мне сейчас живет. Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия.

Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал * отделывать стихи. * Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал еще более требователен. Только я пришел к простоте и спокойно говорю: «К чему же? Ведь и так мы голы. Отныне в рифмы буду брать глаголы». * Путь мой, конечно, сейчас оч<���ень> извилист. Но это прорыв. * Вспомните, Галя, ведь я почти 2 года ничего не писал, когда был за границей. * Как Вам нравится «Письмо к женщине»? * У меня есть вещи еще лучше. Мне скучно здесь. Без Вас, без Шуры и Кати, без друзей. Идет дождь тропический, стучит по стеклам. Я один. Вот и пишу, и пишу. Вечерами с Лёвой ходим в театр или ресторан. Он меня приучил пить чай, и мы вдвоем с ним выпиваем только 2 бутылки вина в день. За обедом и за ужином. Жизнь тихая, келейная. За стеной кто-то грустно насилует рояль, * да Мишка лезет целоваться. Это собака Лёвина. Он у нас очень не любит прачек.

Вот бы его на Воронского? А?

Днем, когда солнышко, я оживаю. Хожу смотреть, как плавают медузы. Провожаю отъезжающие в Константинополь пароходы * и думаю о Босфоре. * Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь. Да какой еще, известный. Всё это смешно и глупо.

Обрадовало меня только одно обстоятельство: по пьяному делу из Тифлиса со мной приехал в Батум Вержбицкий и Костя Соколов. Однажды утром мы после кутежа едем к Лёве и видим такую картину: идет на костылях хромой старик, тащит привязанную за пояс тележку, в тележке два щенка, на крыльях тележки две курицы, а на голове у него петух. * Когда он идет, петух машет крыльями. Зрелище поразительное. Я соскочил с извозчика и попросил, чтоб он продал мне одного щенка. Он посмотрел на меня и сказал: «Только для тебя».

Щенка я сейчас отдал на воспитание. Он гадит в комнате, а возиться с ним я не умею.

Что это такое, Галя? Я боюсь, что это что-то вроде шуток Мефистофеля. Вержбицкий и Костя уехали обратно. Мы все были сильно простужены. В Тифлисе мы ездили в Ходжоры. Пальто Вы мое знаете, а в горах зверский холод. В духане мы выпили, развеселились, и я сел на автомобиль верхом около передних колес. 18 верст ехал так, играл на гитаре и пел песни. Потом оказалось, я себе напел. Только благодаря дьявольскому организму избежал воспаления легких.

Галя милая, «Персидские мотивы» это у меня целая книга в 20 стих<���отворений>. * Посылаю вам еще 2. Отдайте все 4 в журнал «Звезда Востока». * Просите 2 р. за строчку. Не дадут, берите 1 руб. Черт с ними. Разбогатею, пусть тогда покланяются. Печатайте всё, где угодно. Я не разделяю ничьей литературной политики. Она у меня своя собственная — я сам. «Письмо к женщине» отдайте в «Звезду», * тоже 2 руб. строчка. На днях пришлю «Цветы» и «Письмо к деду». * Найдите в «Заре Востока», Б. Дмитровка, 10, * «Письмо от матери» и «Ответ». * Суйте во все журналы. Я скоро завалю Вас материалом. Так много и легко пишется в жизни оч<���ень> редко.

Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе. Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился. Волосы я зачесываю как на последней карточке. Каждую неделю делаю маникюр, через день бреюсь и хочу сшить себе обязательно новый модный костюм. Лакированные ботинки, трость, перчатки, — это всё у меня есть. Я купил уже. От скуки хоть франтить буду. Пускай говорят — пшют. Это очень интересно. Назло всем не буду пить, как раньше. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение. Уж очень мне не нравится, как все обо мне думают. Пусть они выкусят.

Весной, когда приеду, я уже не буду никого подпускать к себе близко. Боже мой, какой я был дурак. Я только теперь очухался. Всё это было прощание с молодостью. Теперь будет не так.

Если они хотят, чтоб я был писатель, так я буду писатель. Но уж тогда вряд ли они придут ко мне за дружбой, чтоб подзанять немного мыслей и чувств. Я буду болтать тросточкой и говорить, закатывая глаза: «Какая прекрасная погода!» Я обязательно научусь этому перед зеркалом. Мне интересно, как это выглядит. Черт возьми! Однако я здорово записался, 4 стр<���аницу> пишу. Это всё оттого, что я о Вас соскучился.

У Воронского в отношении ко мне, я думаю, просто маневр: все это, я думаю, в глубине души его несерьезно. Так это — знай, мол, наших! Если Вы увидите этих наших, всё-таки поклонитесь им. Анне Абрамовне мой самый сердечный привет. Поцелуйте ее за меня в щеку. Итак, Галя, делайте всё, как знаете, мне важно то, чтоб я был спокоен за Ваши денежные дела.

Деньги мои пришли. Так что беспокоил Вас напрасно. * В № 6 толстого грузинского журнала переведен мой «Товарищ». * В Армении выходит на армян<���ском> языке целая книга. *

Обнимите Катю, Шуру и Риту. Привет Яне и Соне.

Год 24, а число которое, не знаю. Вероятно, 20-е декабря.

Батум. С. Есенин.

Галя! Это письмо добавочное. Как только выйдут «Две поэмы», * получите с Ионова 780 руб. и пришлите их мне.

Я не брал у него 30 черв<���онцев> за «Песнь» и 480 за «36».

Деньги требуйте настоятельно. На эти деньги я для вас всех могу много прекрасных вещей сделать. Здесь очень дешево стоят материалы на костюмы. Чудные персидские и турецкие шали. С. Е.

Берлину продавайте. * Вообще все делайте, как найдете нужным. Маши каслом не испортишь. * С. Е.

П. И. ЧАГИНУ *

20 декабря 1924 г. Батум

Дорогой Петр Иванович! Спасибо за телеграмму. * Хотя я денег и не получил, * но мне дорого внимание друга.

Стихи посылаю вторично. * «Цветы», как хочешь, печатай или не печатай. * Это философская вещь. Ее нужно читать так: выпить немного, подумать о звездах, о том, что ты такое в пространстве и т. д., тогда она будет понятна. Стихи о Персии я давно посвятил тебе, только до книги я буду ставить или «П. Ч.» * или вовсе ничего. Всё это полностью будет в книге. Она выйдет отдельно. 20 стих<���отворений>. * Скоро, быть может, приеду. Не забывай гонораром.

Твой любящий тебя

С. Есенин. 20/XII.

Н. К. ВЕРЖБИЦКОМУ *

31 декабря 1924 г. Батум

Милый Коленька! Черт знает что такое с заносами. Я думал, что мы погибнем под волнами прыгающего на нас моря. *

Никуда не выходил целую неделю, и письмо одно к тебе истрепалось у меня в кармане. *

Как с редакцией? * Что Зося * и где Костя? * Miss Olli отдали мы — ее кошке. С ней ей уютней. Нам она не ко двору. * Ты пишешь, чтоб я дал тебе записку к Воронскому, * — но теперь-то поздно.