Сергей Есенин - Том 6. Письма

Надо ли говорить, что я немедленно написал письмо Есенину с извинениями и объяснениями. Неожиданно для себя я получил от Есенина товарищеское, дружески откровенное письмо» (Восп., 1, 165–166). Инцидент был исчерпан, и сборник стихов Н. Ливкина «Инок» вышел в издательстве «Млечный Путь» в 1916 г.

… я уже не в поезде, а в Царском Селе при постройке Феодоровского собора . — По мнению В. А. Вдовина, эти слова свидетельствуют о прикомандировании Есенина в то время «к Царскосельскому лазарету № 17 при Федоровском соборе и канцелярии поезда» (ВЛ, 1970, № 7, июль, с. 170). В самом деле, по возвращении из константиновской побывки Есенин в 1916 г. к линии фронта уже не выезжал, хотя в официальных документах за подписью Д. Н. Ломана его по-прежнему именовали как «санитара Полевого Царскосельского военно-санитарного поезда № 143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны» (см., напр., Хроника, 1, 102–103).

… между нами, два раза видящих друг друга ~ вышло ~ недоразумение …— Так у Есенина.

… естьосадок ~ лжи ~ что вот - де Есенин попомнит Ливкину …— Тем не менее годом раньше, когда ситуация, здесь обсуждаемая, еще переживалась остро, Есенин выразился недвусмысленно: «Жаль, <���…> что я не могу свидеться с ним <���Ливкиным> лично. Ох, уж показал бы я ему. <���…> Но берегись он теперь меня» (п. 46, с. 68 наст. тома).

… перепечатка стихов немного нечестность …— Речь идет о повторной сдаче в печать стихотворения Есенина «Кручина» (подробнее — п. 46 и коммент. к нему).

… мережковские ~ начали трубить обомне ~ Я имел право ~ взять любого из них за горло ~ Но я презирал их …— Есенин, бесспорно, ощущал, что петербургская литературная элита смотрит на него свысока. В. Чернявскому запомнилось негодующее восклицание поэта о З. Гиппиус: «Она меня, как вещь, ощупывает!» (Восп., 1, 207). Сама же Гиппиус с раздражением писала вскоре после его гибели: «Есенин стал со своей компанией являться всюду (не исключая и Религиозно-философского общества) в совершенно особом виде: в голубой шелковой рубашке с золотым пояском, с расчесанными, ровно подвитыми кудрями. Война, — Россия, — народ, — война! Удаль вовсю, изобилие и кутежей, и стихов, всюду теперь печатаемых, стихов неровных, то недурных — то скверных, и естественный, понятный рост самоупоенья — я, мол, знаменит, я скоро буду первым русским поэтом — так „говорят“…» (РЗЕ, 1, 84). Ср. со словами сверстника Есенина из начинающих петербургских поэтов — Николая Оцупа:

«Недавно приехавший в столицу и уже знаменитый „пригожий паренек“ из Рязани, потряхивая светлыми кудрями, оправляя складки своей вышитой цветной рубахи и медово улыбаясь, нараспев, сладким голосом читал стихи: Гей ты, Русь моя, светлая родина, Мягкий отдых в шелку купырей.

Кто-то из строгих петербуржцев, показывая глазами на „истинно деревенский“ наряд Есенина, сказал другому петербуржцу, другу крестьянского поэта:

— Что за маскарад, что за голос, неужели никто не может надоумить его одеваться иначе и вести себя по-другому?

На это послышался ответ, ставший классическим и роковым:

— Сереже все простительно» (РЗЕ, 1, 160).

См. также статью Есенина «Дама с лорнетом» (1925) и коммент. к ней — наст. изд., т. 5, с. 229–230, 514–523.

… письмо со стихами в «Ж <���урнал> д <���ля> в <���сех> » …— Это письмо Ливкина неизвестно, но его содержание пересказано Есениным в письме И. К. Коробову (п. 46 наст. тома).

«Сегодня ты, а завтрая» …— Слова арии Германа из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама» (финальная сцена): Что наша жизнь — игра! Добро и зло — одни мечты. Труд, честность — сказки для бабья! Кто прав, кто счастлив здесь, друзья? Сегодня ты, А завтра я! Так брось<���те> же борьбу! Ловите миг удачи, Пусть неудачник, плача, Клянет свою судьбу.

* * * Что верно? — Смерть одна. Как берег моря суеты Нам всем прибежище она! Кто ж ей милей из нас, друзья? Сегодня ты, А завтра я! (в кн. «Пиковая Дама: Опера… Музыка П. Чайковского. Текст Модеста Чайковского», М., 1890, с. 65–66).

Не будем говорить о том мальчике ~ во мне к нему было некоторое увлечение …— Первый публикатор письма сделал к этому месту примечание: «Речь идет об одном молодом поэте, который в то время печатался в „Млечном Пути“» (журн. «Огонек», М., 1965, № 40, с. 9). Скорее всего, здесь Есенин говорит о самом Ливкине (если учитывать эти строки в контексте письма в целом).

… чтоб ~ оттолкнуть подозрение на себя …— Оговорка Есенина; следовало бы написать — « от себя» (выделено комментатором).

… выходил на кулачки с Овагемовым . — Федор Церонович Овагемов (псевд.: О. Овагемов) писал стихи и рецензии и печатал их в журналах «Млечный Путь» и «Вестник Шанявцев»; был слушателем Московского городского народного университета им. А. Л. Шанявского. Подробности упомянутого Есениным эпизода описал в своих воспоминаниях Д. Н. Семёновский (Овагемов выведен в них под фамилией «Николаев» [6]):

«То ли в шутку, то ли всерьез <���Есенин> ухаживал за некрасивой поэтессой, на собраниях садился с ней рядом, провожал ее, занимал разговором. Девушка охотно принимала ухаживания Есенина и, может быть, уже записала его в свои поклонники. <���…>

Через несколько дней девушка пригласила поэтов „Млечного Пути“ к себе. <���…> Сидели за празднично убранным столом. <���…>

Футурист-одиночка Федор Николаев, носивший черные пышные локоны и бархатную блузу с кружевным воротником, не спускал с нее глаз. Уроженец Кавказа, он был человек темпераментный и считал себя неотразимым покорителем женских сердец. Подсев к девушке, Николаев старался завладеть ее вниманием. Я видел, что Есенину это не нравится.

Когда поэтесса вышла на минуту <���…>, он негодующе крикнул Николаеву:

— Ты чего к ней привязался?

— А тебе что? — сердито ответил тот.

Произошла быстрая, энергичная перебранка. Закончилась она тем, что Есенин запальчиво бросил сопернику:

— Вызываю тебя на дуэль!

— Идет, — ответил футурист.

Драться решили на кулаках.

Вошла хозяйка. Все замолчали. Посидев еще немного, мы вышли на тихую заснеженную улицу. Шли молча. Зашли в какой-то двор<���…>. Враги сбросили с плеч пальто, засучили рукава и приготовились к поединку. <���…> Дуэлянты сошлись. Казалось, вот-вот они схватятся. Но то ли свежий воздух улицы охладил их пыл, то ли подействовали наши уговоры, только дело кончилось примирением» (Восп., 1, 158, 159).

… в общем-то, ведь все это выеденного яйца не стоит . — Так кончается письмо, о котором Ливкин позднее писал: «Оно и обрадовало, и успокоило, и взволновало меня. Оно открыло мне многое в Есенине, его характере, поступках, отношении к окружающим, взглядах на литературу. <���…> Казалось бы, после этого письма все встало на свое место. Но должен сказать откровенно, что я никогда не мог простить себе сам своего необдуманного поступка» (Восп., 1, 166, 167).