Борис Панкин - Новый Раскольников

чу набирает обороты
и так тревожно на душе
как будто вновь решится что-то
вот-вот изменится уже

В подъезде надписи на стенах:
«Г. О. рулит», «Тату — говно»,
«Мы одиноки во вселенной
Бесповоротно и давно»,

«Люблю тебя, Петра творенье»,
«Здесь были А+Я», «Зенит» —
Опять в пролёте. Настроенье —
Достать и закурить. Звенит

Внизу железная пружина. —
Припёрся, видимо, сосед
По этажу. Он тоже глина
В руках творца. Он 30 лет

Детали точит на заводе
Для стратегической херни.
С ним можно только о погоде
И то недолго, сам он вроде
Судьбой своей — вполне. Огни

Окрестных фонарей снаружи
Мерцают в пыльное окно.
Случайный дождик морщит лужи.
В руке окурок тлеет вчуже.
Г. О. рулит, Тату — говно.

крутится прогулочный кораблик
между двух мостов
некто произносит крибле-крабле
опаньки — готов

ты теперь мультяшный и нелепый
персонаж (судьба)
что с того что дождик сыплет с неба
что мундштук к губам

добрый ангел неспеша подносит
медлит смотрит вниз
где опять хозяйничает осень
где (пойди проспись)

я стою среди невы качаясь
пароходу в такт
пропадая (публике на зависть)
не за грош за так

жили они счастливо но недолго
потому что умерли в один день
ехала по дороге волга
оборотень

радостно клаксонила да урчала
бликовали лаковые бока
ну и напоролась как скалы
на облака

как так получается — жили были
а потом внезапно пиндык и всё?
я лежу в соседней с тобой могиле
наискосок

осень воняет псиной
бродячим котом
рыбой из магазина
сырым пальто
дрянью заплесневелой
гнилым дождём
боже пошли нам белый
снег
с нетерпеньем ждём

Она молчит, как партизан об лёд,
как рыба на допросе.
И время нескончаемо идёт.
И эта осень
ладони зябко прячет в рукава.
Твоё молчанье
затягивает. Кругом голова…

Не отвечай мне.

Шифроваться от себя самого,
повторяя — ничего-ничего.
Что в стакане? — Остывающий чай.
«Я скучаю». Вот и ты поскучай.

Всё налажено, известен маршрут,
пересадок никаких на пути.
Там и любят, и жалеют, и ждут.
(Может правда взять и всё же сойти?)

И глядишь под перестук за окно,
краем глаза верстовые столбы
отмечая. Сколько их? — Всё равно
сколько их. Но если бы…
Если бы…

когда аэронавт, взлетая,
пронзить стремится облака, —
меня преследует простая
назойливая мысль: ага!

вот он вцепился в эти крылья,
но, оборви ему полёт, —
он насмерть разобьется или
всего лишь копчик отобьёт?

напишу тебе стишок
на заказ
типа будет хорошо
всё у нас

нам любой прогноз другой
ни к чему
будет всё у нас с тобой
по уму

вместе будет или врозь —
не грузись
будет всё у нас авось
зашибись

наизусть как мантру пой
мой стишок
будет всё у нас с тобой
хорошо

напишу тебе стишок
на заказ
типа будет хорошо
всё у нас

незатейливы приметы
беспорядочного быта
одинокого поэта
у разбитого корыта

он по молодости словом
выжигал сердца и души
а теперь он старый клоун
никому совсем не нужен

у него на кухне мыши
под диваном пыль да мусор
навсегда похоже вышла
из его жилища муза

и маршрут ему стандартный
мимо булочной на плаху
ковылять походкой ватной
престарелого казаха

глянь вечернею аллеей
он проходит зыбкой тенью
с каждым шагом всё вернее
погружаясь в мрак забвенья

это уже не ты,
даже не тень. —
отзвук былой беды,
закрытая тема.

женщина в тридцать пять —
лицо, кожа,
голос — не опознать,
не похожа.

это уже не ты,
слава богу.
круговерть суеты
понемногу

нас превратила в тех,
кем мы стали. —
жесты, походка, смех
и так далее.

каждый идёт своим
(в пропасть, к звёздам).
как это — с яблонь дым,
баба с возу.

Жизнь привидится иная
На излёте этой, но:

«Я тебя не вспоминаю,
Всё прошло давным-давно»

И казалось бы, откуда
Этот морок, этот бред?

«Умирай уже, покуда
Кроме этой — жизни нет».

ты будешь жить, ты будешь долго жить:
растить детей, варить супы и кашки,
стирать платки, трусы, носки, рубашки.
по выходным под пиво грызть фисташки,
уютом и покоем дорожить.

ты будешь жить, ты будешь жить всегда:
дарить подарки близким и знакомым
на праздники; не выходя из комы,
блюсти порядок в анфиладе комнат,
всё время чем-то важным занята.

я тоже буду жить, пока вода
из кухонного вытекает крана,
и зарастает ржавчиною ванна,
и покрывает плесень дно стакана,
и догорает давняя звезда.

сделавши харакири не плачут по
испорченному костюму кишкам наружу
недочитанному роману эдгара по
(рюноско акутагавы эдогавы рэмпо)
недослушанной композиции в стиле фьюжн

сделавши харакири глядишь вперёд
заново просветлённый как вечный ленин
видишь это вселенная вспорола себе живот
и из этой распахнутой ножевой
ласково приближаются чьи-то тени

всё наяву ты тоже наяву
как странно что я всё ещё живу
а значит постепенно умираю
под скрежет ежедневного трамвая
под щебетанье суетное птиц
под шелест недочитанных страниц
под сводки истеричных новостей
под голоса (не вовремя) гостей

всё наяву мы падали в траву
без разницы мгновенья или годы
вся жизнь как продолжение полёта
с высокого моста в глухую воду
в свинцовую осеннюю неву
как странно но я всё ещё живу