Георг Гейм - Вечный день

Музыканты барабанят по черепам,
И как белые паруса под ветром,
Так вздуваются и вьются их белые саваны.
Они вливаются в изгнанничий хор.

В его муках всей силою вскипает песня,
Пред которой сквозь ребра мерцают сердца.
Идет ватага с гнилыми голосами,
И над нею в вылинявшее небо — крест.

Внесли Распятого —
И бурей вздыбился мертвый люд.
Взбухшие ужасом стенания без края
Гремят из морей и брюхатых туч.

Потемнело в седых просторах. Налетела
Смерть, распахнувши крылья.
Настала ночь, но тучи за тучами
Шли и шли в бездонные гробы Орка.

В огромном смертном склепе
Как тихо спят они в полых гробницах,
И смерть глядит на немые короба
Пустыми глазницами черномраморных статуй.

Они замкнуты в смерти с незапамятных времен.
Их плащи — в пыли и паутине.
Воздух затхл. Они позабыты.
Время течет неподвижным током.

Воздух тяжек от высохшего елея,
Бывшего ладана и сгнивших цветов.
В трещинах саркофагов мерцают, выцветши,
Гробовые наряды, начиная тлеть.

Из щели свисает тоненькая детская
Ручка, белая и холодная, как воск.
Бальзамированная, она вцепилась
В бархат, когда-то стягивавший цветы.

Маленькое окошко в темном потолке
Желтеет светом зимнего вечера
И узкой полоской сквозь белесую пыль
Ложится на серый гробничный камень.

Ветер разбивает оконце, рвет
Из рук покойников тощие веночки
И метет их понизу высоких стен
В вечную тень их сумрачного приюта.

Зимнее утро запоздало брезжит,
Желтым тюрбаном приподымаясь над
Тощими тополями, на бегу друг за другом
Черной полосою рассекшими ему лоб.

Шумит прибрежный камыш. Это ветер
Продувает просвет для начала дня.
А в поле буря, как солдат на страже,
Зорю бьет в тугой барабан.

Костлявый кулак раскачивает колокол.
По улице Смерть шагает, как матрос,
Желтыми лошадиными зубами
Закусив остаток седой бороды.

Старая покойница, вздувши брюхо,
Качает маленький детский труп,
А он к себе тянет, точно резиновую,
Дряблую грудь без капли молока.

Двое обезглавленных, [40]головы подмышкой,
Выбрались из цепей под каменной плитой.
В ледяном рассвете промерзшие
Разрубы шей — как красное стекло.

Светлое утро, голубой день,
И желтой розой,
Пахучей розой над полем и кустарником,
В мечтательном воздухе колышется солнце.

Старый череп вылетает из склепа —
Огненно-рыжий хохол и борода,
Которую ловит и в воздухе под челюстью
Оранжевым шарфом свивает ветер.

Улыбаясь, разинула черный рот
Полая пещера. Трупы оседают
И друг за другом ныряют в глотку,
А их прихлопывает немая плита.

Смерзлись веки, заткнулись уши
Пылью лет. Ваш удел — покой.
Редко-редко стучится вольным стуком
В вашу мертвую вечность приблудный сон.

В вашем небе, белом, как снег,
Утоптанном в камень поступью времени,
Над вашим памятником, ставшим руиной,
Вырастает лилия, оплакивая вас.

В мартовском ливне оттает сон.
Большая луна, чадящая с востока,
Глубоко заглянет в пустые глазницы,
Где толстый и белый копошится червь.

Вы спите, вы спите, убаюканные флейтою
Одиночества, песнею про мертвый мир,
А над вами чертит большая птица
Черный полет в желтый закат.

Выгнулся мост золотого дня
Вдаль и звенит исполинской лирой.
Тополя шуршат черным трауром
Вдоль пути, над которым бескрайний вечер.

Жидкое серебро заливает мир,
Зажигая дальние окоемы,
И сумрак встает, как черный пожар,
Справа и слева от небесной дороги.

Мертвая дубрава, за лавром лавр,
Клонится ветром, как зеленое пламя.
Они вырастают до самой тверди,
Где блещет крыльями бледная звезда.

Упыри уселись, как большие гуси,
На большой колоннаде, дрожа от стужи.
Они оттачивают железные когти
И железные клювы о ржавый крест.

Плющ приветно увивает ворота.
Пестрые цветы кивают со стен.
Смерть распахивает двери. Робко выходят
Костяки, вертя свои головы в руках.

Смерть встает на гроб и трубит в трубу.
Черепа из земли вылетают тучей,
Как из мертвецкого сундука,
С бородами, поросшими зелеными мхами.

Огненный ливень затопил океан
Черным горем. Дыбятся валы
Под южным ветром, рвущим паруса, —
Черными клочьями, огромными в урагане.

Он мчится, как птица. Длинные волоса
Взвеяны, голова его от этого больше.
Бескрайную океанскую тьму
Он объемлет исполинскими крыльями.

Мимо Китая, где в желтом море [42]
Драконьи джонки качаются у городов,
Где фейерверк облетает небо,
И пред каждым храмом бьет барабан.

Дождь гонится вслед, едва добрызгивая
До края плаща, летящего за спиной.
Он слышит на мачте за своими плечами
Мертвых часов неустанный стук.

Маскою мертвой вечности
Его лицо заморожено пустотой.
Он худ, как ствол, обглоданный пожаром,
А вокруг, как пепел, мерцает время.

Годы окопались вокруг чела,
Толстой корою обросшего, как дерево.
Белые волосы в зимней буре
Над каменными висками стоят огнем.

Кормчий присох к кормилу,
На веслах мумиями — гребцы.
Их руки вросли, как корни,
В трухлявый прогнивший борт.

Их косицы, как их береты,
На трясущихся по ветру головах.
А на шеях, тонких, как трости,
На каждой тяжелый амулет.

Он зовет их, они не слышат,
Уши их поросли осенним мхом,
Он свисает зеленелыми прядями
И щекочет в ветре сухие щеки.

Привет тебе, темный призрак!
Тень любви ведет меня в ночь под землю,
В необъятный храм,
Где черный вихрь вздувает лампаду —

Неслышную лампаду разбитого сердца,
Изъязвленную насквозь, дрожащую на подносе,
Даже и в царстве смерти разимую
Черной медью острой тоски.

Красный свет ее скользит по гробницам.
Перед алтарем чернец не встает с колен.
В голой груди его — два кинжала,
Под ними кипит безутешная любовь.

Призрак сходит по черной шахте.
Тот встает и вслепую вслед —
Месяц на лбу отсвечивает печалью,
Кругом черные тени и голоса —

В пустую глубь, вспухающую мукой,
Замирая в глуши. Вдали водопад
Бьется в стену, и горькие скорби
Вихрем вьются по ускользающим ступеням.