Валерий Брюсов - Том 3. Стихотворения 1918-1924

Как в торжественной басилике,
Всюду — облики и лики,
Толпы дивно велики;

Все скамьи людьми унизаны;
По одеждам жемчуг ризный
Блещет с темной крутизны.

Ждут ли толпы гладиатора
В рдяной алости театра,
В круге синего шатра?

Вот и он, боец невиданный!
Меч возносит серповидный,
В тучах руки чуть видны…

Решена борьба заранее:
Полетит на стон страданья
Черный облак воронья.

Крыльев, кровью отороченных,
Ляжет взмах, в углах урочных,
Точно сотня створ ночных.

И лишь звезды сквозь расщелины,
Озирая мрак земельный,
Будут искриться, хмельны.

Да вверху над стихшим городом
Будет спать в молчаньи гордом
Нам незримый ипподром.

Ты белых лебедей кормила,
Откинув тяжесть черных кос…
Я рядом плыл; сошлись кормила;
Закатный луч был странно-кос.

По небу полосы синели,
Вечеровой багрец кроя;
В цветах черемух и синели
Скрывались водные края.

Все формы были строго-четки,
Миг ранил сердце сотней жал…
Я, как аскет сжимает четки,
В руке весло невольно жал.

Вдруг лебедей метнулась пара…
Не знаю, чья была вина…
Закат замлел за дымкой пара,
Алея, как поток вина.

Была то правда ли, мечта ли, —
Уста двоих слились в одно.
Две лодки, как и мы, мечтали,
Как будто вонзены во дно.

Я свято помню эту встречу:
Пруд, берег, неба яркий плат…
Миг тот же если вновь я встречу, —
И жизнь ничтожная из плат!

Закрыв измученные веки,
Миг отошедший берегу.
О если б так стоять вовеки
На этом тихом берегу!

Мгновенья двигались и стали,
Лишь ты царишь, свой свет струя.
Меж тем в реке — из сизой стали
Влачится за струёй струя.

Проходишь ты аллеей парка
И помнишь краткий поцелуй…
Рви нить мою, седая Парка!
Смерть, прямо в губы поцелуй!

Глаза открою. Снова дали
Разверзнут огненную пасть.
О если б Судьбы тут же дали
Мне мертвым и счастливым пасть!

Я — под синим пологом
На холме пологом.

Все вокруг так зелено;
Шум — в траве зеленой.

Вот — ромашка белая;
Как она, бела я.

Сосенки! вы в горе ли?
Мы, как вы, горели.

Но изжита, минута
Страшная минута!

В сердце — радость виденья:
Сгинули виденья.

Счастья нужно ль большего?
Будет и большого.

Рвется ветер одичалый,
Буря знак дала погонь…
С бурен споря, родич алый,
Машет сотней лап огонь.

Рамы трески, двери скрежет,
Балок грохот, гуд и рев…
Буря с боя вереск режет,
Гнет стволы в дуги дерев!

Страшен ты, Кашей летучий!
Но, как светлый сердолик,
Месяц вниз, сквозь щели тучи,
Клонит милосердо лик.

Она прелестна, как весной лился,
Как ель стройна, как серна сложена;
А дряхлый муж, ее плечо лелея,
Лукаво говорит: «Моя жена!»

Давно ль она, в мечты погружена,
С других кудрей вдыхая хмель елея,
Дрожа, шептала клятву Галилея:
«Я все ж люблю! я счастьем сожжена!»

Тому не быть! что было — миновало,
И больше ей не целовать овала
Того лица, твердя: «О милый мой!»

Здесь на груди, сокрытое глубоко,
Чтоб на него не посягнуло б око,
Лежит посланье с траурной каймой.

Задумчиво я слушаю
Хруст снега под ногой.
Над морем и над сушею
Мучительный покой.

Иду один вдоль берега,
Везде лишь снег да лед,
И профилем Тиберика
Далекий холм встает.

Мне кажется, смеется он,
Качая головой.
Кончая свой симпосион
Насмешкой роковой.

«Как жаль, что не единая
У мира голова!»
Один иду на льдины я.
Пустынна синева.

Все тихо. Тщетно слушаю:
Лед хрустнет под ногой, —
И над водой и сушею
Опять глухой покой.

Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!
Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!
Мучат глаза твои душу выведывательностями,
Манят слова твои мысль непоследовательностями.

Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,
Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.
Небо полно золотыми свидетельствованиями
Всех, кто твоими был жив благодетельствованиями!

Ветки темным балдахином свешивающиеся,
Шумы речки с дальней песней смешивающиеся,
Звезды в ясном небе слабо вздрагивающие,
Штампы роз, свои цветы протягивающие,
Запах трав, что в сердце тайно вкрадывается,
Теней сеть, что странным знаком складывается,
Вкруг луны живая дымка газовая,
Рядом шепот, что поет, досказывая,
Клятвы, днем глубоко затаенные,
И еще, — еще глаза влюбленные,
Блеск зрачков при лунном свете белом,
Дрожь ресниц в движении несмелом,
Алость губ не отскользнувших прочь,
Милых, близких, жданных… Это — ночь!

Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий…

От луны лучи протягиваются,
К сердцу иглами притрагиваются.

В этом блеске — все осилившая власть,
Умирает обескрылевшая страсть.

Все во мне — лишь смерть и тишина,
Целый мир — лишь твердь и в ней луна.

Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны.

Снег сетями расстилающимися
Вьет над днями забывающимися,

Над последними привязанностями,
Над святыми недосказанностями!

С губами, сладко улыбающимися,
Она глядит глазами суженными,
И черны пряди вкруг чела;
Нить розоватыми жемчужинами
С кораллами перемежающимися
Ей шею нежно облегла.