Александр Хабаров - Империя зла (Книга стихов)

Свято место пусто не бывает.
По ночам там ветер завывает,
В полдень — ночь кемарит в уголке.
Или забредет какой прохожий,
На простого ангела похожий,
С посохом ореховым в руке.
Снимет он треух пятирублевый,
Огласит молитвою суровой
До камней разграбленный алтарь,
И придут лисица да волчица,
Чтобы той молитве научиться… —
Здравствуй, — он им скажет,
Божья тварь…
Солнце глянет в черные отверстья,
Голуби, как добрые известья,
Разлетятся в дальние края.
Грянет с неба благовест усталый,
И заплачет ангел запоздалый… —
Здравствуй, — скажет, — Родина моя…

Я купил себе лампадку
изгоняю тьму-змею
и к небесному порядку
приучаю всю семью.
Огонек-то невеликий,
будто меньше нет огней,
но зато виднее лики,
и родные всё родней.
Сумрак рвется, как завеса.
Замирает всяка плоть.
Вот гвоздит Егорий беса,
как велел ему Господь.
Серебрятся в светлом дыме
над негаснущим огнем
преподобный Серафиме,
Богородица с Дитём.
Вот и мы, в соборной стати,
хоть и сонм наш невелик:
я, жена и два дитяти
(ангельский пока что лик…)
Коротка молитва наша.
Что попросим — Бог дает…
Да не минула бы Чаша
всех, кто к Чаше припадет.
Чтоб лампадка не погасла,
освящая путь далёк,
подольем немного масла
и поправим фитилек…
И в ночи, такой кромешной,
что и слез не сосчитать,
уж дождемся день утешный
и нежданный, яко тать.

Болеет сердце. Я здоров, как бык.
Молчит душа, свирепствует свобода.
Я прочитал семьсот священных книг,
когда, как все, вернулся из похода.
А что ждало ушедшего в поход?
Пещера ли без дна? Даль океана?
Зачем вы мне заглядывали в рот,
которым я дышал легко и пьяно?
Не суждено осужденным кричать,
а я иду, во всем подозреваем, —
не стоило, товарищ, руку жать,
ведь мы друзей руками убиваем.
Что ждет тебя-меня, везущих груз
через Баграм, погрязший в мести мерзкой?
Неужто не отметится Союз
за нас, убогих, честью офицерской?
Пока ты, гад, раскуривал косяк
и плакался в жилетку всякой мрази,
наш экипаж клепал отбитый трак
и жизнь свою выталкивал из грязи…
Ну что ж, прости… Тебя не ждет никто.
За перевалом нет библиотеки,
и не спасет тебя стишок Барто
О мячиках, что наполняют реки.
Там ждет тебя, водитель, путь зверей
под перезвон нетронутых копилок.
Тебя спасет начитанный еврей
В ковчеге из прессованных опилок…

Куда бы ты не выполз — быть беде.
Кровь — оправданье, но твоя — едва ли….
И те, что задыхались в БМД,
Не зря тебя так часто поминали.
На черном, знали, черное — видней;
Они теперь белее серафимов.
Куда уполз, как змей, из-под огней
Боец несостоявшийся Трофимов?
Там ждут тебя тюремные клопы
С бойцами вологодского конвоя,
Картины мира на телах толпы,
И шепоток густой заместо воя.
А тот, кто за тебя ушел в поход,
вчера воскрес и найден на покосе;
Живым железо — яблочный компот,
а тот, кто мертв — и не родился вовсе…
Убитым не поможет айкидо,
Живым не быть играющему в прятки.
Хотел быть после, а остался до,
Мечтал в моря, а сел, как все, за взятки….

Все зря… не зря… Весь мир у наших ног,
и боль, и страх, и пьяная отвага,
Всё знать дано… но отличает Бог
кресты от звезд, и грека от варяга.
Что ждет тебя? Кто бил тебя под дых?
Досталась ли тебе любимых жалость?
Немного нас осталось, золотых.
Серебряных — и вовсе не осталось.

Белый свет уж не мил, и закон не указ;
Что мне эта ржаная свобода?
Коли солнце не спалит, так вышибет глаз
Корифей високосного года…

И за что мне такая чудная напасть —
Жить и жить посреди, а не справа?
Долго длится проезд, и не держится власть,
И суставами щелкает слава.

Что же делать, убившему столько своих
И убитому трижды — своими?
Сколько раз призывал я друзей и святых,
А остался с одними святыми.

Велика ты, Россия, да негде присесть.
Всюду холодно, голодно, голо.
Вместо имени шлейф, вместо лирики — жесть,
И трава не растет для футбола.

Мнит синоптик себя… да Бог ведает, кем,
Может, даже самим Даниилом….
Только ветер-то, ветер-то — он не из схем,
А все больше по нашим могилам…

И чудес я не жду, ни к чему они мне.
Если что-нибудь вдруг и случится,
То уж точно не всадник на бледном коне —
Конь в пальто костылем постучится.

Ночь меня разводит на вокзале,
Как цыганка пьяного лоха…
Хоть бы добры люди подсказали
Избежать обмана и греха.

Но они идут, потупив очи,
До меня им дела вовсе нет.
Я для них и сам подобье ночи,
Потускневший образ, силуэт…

Тут меня и знать никто не знает;
Ну и мир! Ослеп он и оглох.
Ночь-цыганка узелки срезает,
И вовеки не проспится лох.

Он лежит с улыбкой идиота,
Перепачкан известью пиджак.
Всяк его осудит, скажет что-то,
А потом уйдет, прибавив шаг…

Ну и развеселые цыгане!
Что поют? — попробуй, раскуси…
Ночь гуляет, огоньки в тумане,
Хороши вокзалы на Руси!

Вот и я такой же безбилетный,
Пассажир последних поездов,
Обитатель дымки предрассветной,
Вечный лох цыганских городов.

Жду-пожду, пока полоской узкой
Свет мелькнет, объявится восток —
Ночь моя в обличье бабы русской
Бросит вслед заплаканный платок.

Как исторический колун
Форштевень свой вонзил Колумб
В полено братской Кубы.
Корабль известный сел на мель
И вот уже бежит Фидель,
Прикрыв брадою губы.
За ним гуськом спешат слоны,
Краса и гордость всей страны,
Надежда и опора.
А вслед спешит и прочий скот.
И вот уже простой народ
Столпился у забора.
Фидель вначале держит речь.
Колумб затих, взойдя на печь.
Матросы течь качают.
Потом качают Фиделя.
Колумб вскочил, кричит: "Земля!"
И в нем души не чают.
И вот корабль уже ту-ту.
Груз героина на борту,
Слоны, ведро сиропа,
Три негритянки цвета беж
А денег нету, хоть зарежь!
Возрадуйся, Европа!

В Калуге ж где-то, в сей же час,
Свой глаз, как некий ватерпас,
Примерил Циолковский
К безмерным далям…
В девять луп
Он наблюдал Вселенной куб…
За то народ московский
Воздал хвалу ему и честь.
Но полдень минул.
Ровно в шесть Литавры загремели,
Подали трап, хлеб-соль и хмель,
Из чрева Ту сошел Фидель
В простой своей шинели.
Так чья же больше борода? "
До Кубы мне твоя звезда!"
кричит Фидель упрямо.
Ученый молвил без балды:
"А мне вся Куба до звезды,
Вселенная мне мама!"
Что ж, делать нечего… Фидель
Назад берет свою шинель,
Ведь минус шесть в Кабуле…
Хотел на поезд взять билет,
Полез в мундир — ни песа нет,
Лишь дырочка от пули.