Василий Жуковский - Том 2. Баллады, поэмы и повести

И вышел в люди Громобой —
  Откуда что взялося!
И счастье на него рекой
  С богатством полилося;
Как княжеский, разубран дом;
  Подвалы полны злата;
С заморским выходы вином,
  И редкостей палата;
Пиры — хоть пост, хоть мясоед;
  Музы́ка роговая;
Для всех — чужих, своих — обед
  И чаша круговая.

Возможно все в его очах,
  Всему он повелитель:
И сильным бич, и слабым страх,
  И хищник, и грабитель.
Двенадцать дев похитил он
  Из отческой их сени;
Презрел невинных жалкий стон
  И родственников пени;
И в год двенадцать дочерей
  Имел от обольщенных;
И был уж чужд своих детей
  И крови уз священных.

Но чад оставленных щитом
  Был ангел их хранитель:
Он дал им пристань — божий дом,
  Смирения обитель.
В святых стенах монастыря
  Сокрыл их с матерями:
Да славят вышнего царя
  Невинных уст мольбами.
И горней благодати сень
  Была над их главою;
Как вешний ароматный день,
  Цвели они красою.

От ранних колыбельных лет
  До юности златыя
Им ведом был лишь божий свет,
  Лишь подвиги благие;
От сна вставая с юным днем,
  Стекалися во храме;
На клиросе, пред алтарем,
  Кадильниц в фимиаме,
В священный литургии час
  Их слышалося пенье —
И сладкий непорочных глас
  Внимало провиденье.

И слезы нежных матерей
  С молитвой их сливались,
Когда во храме близ мощей
  Они распростиралась.
«О! дай им кров, небесный царь
  (То было их моленье);
Да будет твой святой алтарь
  Незлобных душ спасенье;
Покинул их родной отец,
  Дав бедным жизнь постылу;
Но призри ты сирот, творец,
  И грешника помилуй…»

Но вот… настал десятый год;
  Уже он на исходе;
И грешник горьки слезы льет:
  Всему он чужд в природе.
Опять украшены весной
  Луга, пригорки, долы;
И пахарь весел над сохой,
  И счастья полны сёлы;
Не зрит лишь он златой весны:
  Его померкли взоры;
В туман для них погребены
  Луга, долины, горы.

Денница ль красная взойдет —
  «Прости, — гласит, — денница».
В дубраве ль птичка пропоет —
  «Прости, весны певица…
Прости, и мирные леса,
  И нивы золотые,
И неба светлая краса,
  И радости земные».
И вспомнил он забытых чад;
  К себе их призывает;
И мнит: они творца смягчат;
  Невинным бог внимает.

И вот… настал последний день;
  Уж солнце за горою;
И стелется вечерня тень
  Прозрачной пеленою;
Уж сумрак… смерклось… вот луна
  Блеснула из-за тучи;
Легла на горы тишина;
  Утих и лес дремучий;
Река сравнялась в берегах;
  Зажглись светила ночи;
И сон глубокий на полях;
  И близок час полночи…

И, мучим смертною тоской,
  У спасовой иконы
Без веры ищет Громобой
  От ада обороны.
И юных чад к себе призвал —
  Сердца их близки раю —
«Увы! молитесь (вопиял),
  Молитесь, погибаю!»
Младенца внятен небу стон:
  Невинные молились;
Но вдруг… на них находит сон…
  Замолкли… усыпились.

И всё в ужасной тишине;
  Окрестность как могила;
Вот… каркнул ворон на стене;
  Вот… стая псов завыла;
И вдруг… протяжно полночь бьет;
  Нашли на небо тучи;
Река надулась; бор ревет;
  И мчится прах летучий.
Увы!.. последний страшный бой
  Отгрянул за горами…
Гул тише… смолк… и Громобой
  Зрит беса пред очами.

«Ты видел, — рек он, — день из глаз
  Сокрылся за горою;
Ты слышал: бил последний час;
  Пришел я за тобою». —
«О! дай, молю, хоть малый срок;
  Терзаюсь, ад ужасен». —
«Свершилось! неизбежен рок,
  И поздний вопль напрасен». —
«Минуту!» — «Слышишь? Цепь звучит». —
  «О страшный час! помилуй!» —
«И гроб готов, и саван сшит,
  И роют уж могилу.

Заутра день взойдет во мгле.
  Подымутся стенанья;
Увидят труп твой на столе,
  Недвижный, без дыханья;
Кадил и свеч в дыму густом,
  При тихом ликов пенье,
Тебя запрут в подземный дом
  Навеки в заточенье;
И страшно заступ застучит
  Над кровлей гробовою;
И тихо клир провозгласит:
  «Усопший, мир с тобою!»

И мир не будет твой удел:
  Ты адово стяжанье!
Но время… и́дут… час приспел.
  Внимай их завыванье;
Сошлись… призывный слышу клич…
  Их челюсти зияют;
Смола клокочет… свищет бич…
  Оковы разжигают». —
«Спаситель-царь, вонми слезам!» —
  «Напрасное моленье!» —
«Увы! позволь хоть сиротам
  Мне дать благословенье».

Младенцев спящих видит бес —
  Сверкнули страшно очи!
«Лишить их царствия небес,
  Предать их адской ночи…
Вот слава! мне восплещет ад
  И с гордым Сатаною».
И, усмирив грозящий взгляд,
  Сказал он Громобою:
«Я внял твоей печали глас;
  Есть средство избавленья;
Покорен будь, иль в ад сей час
  На скорби и мученья.

Предай мне души дочерей
  За временну свободу,
И дам, по милости своей,
  На каждую по году». —
«Злодей! губить невинных чад!» —
  «Ты медлишь? Приступите!
Низриньте грешника во ад!
  На части разорвите!»
И вдруг отвсюду крик и стон;
  Земля затрепетала;
И грянул гром со всех сторон;
  И тьма бесов предстала.

Чудовищ адских грозный сонм;
  Бегут, гремят цепями,
И стали грешника кругом
  С разверзтыми когтями.
И ниц повергся Громобой,
  Бесчувствен, полумертвый;
И во́пит: «Страшный враг, постой!
  Постой, готовы жертвы!»
И скрылись все. Он будит чад…
  Он пишет их рукою…
О страх! свершилось… плещет ад
  И с гордым Сатаною.

Ты казнь отсрочил, Громобой,
  И дверь сомкнулась ада;
Но жить, погибнувши душой, —
  Коль страшная отрада!
Влачи унылы дни, злодей,
  В болезни ожиданья;
Веселья нет душе твоей,
  И нет ей упованья;
Увы! и красный божий мир
  И жизнь ему постылы;
Он в людстве дик, в семействе сир;
  Он вживе снедь могилы.

Напрасно веет ветерок
  С душистыя долины;
И свет луны сребрит поток
  Сквозь темны лип вершины;
И ласточка зари восход
  Встречает щебетаньем;
И роща в тень свою зовет
  Листочков трепетаньем;
И шум бегущих с поля стад
  С пастушьими рогами
Вечерний мрак животворят,
  Теряясь за холмами…

Его доселе светлый дом
  Уж сумрака обитель.
Угрюм, с нахмуренным лицом
  Пиров веселых зритель,
Не пьет кипящего вина
  Из чаши круговыя…
И страшен день; и ночь страшна;
  И тени гробовыя
Он всюду слышит грозный вой;
  И в час глубокой ночи
Бежит одра его покой;
  И сон забыли очи.