Игорь Северянин - Том 4. Классические розы

Овей, весна моя, овей
Колоратурные напевы,
Что выхрусталит соловей
В честь невозможной в мире девы?

Земная страсть, земная грусть,
Все то, чем дышит грудь людская,
Не вовсе чужды мне, и пусть
Я их пою, их допуская…

Но переливных соловьиз —
Не в этом основная тема:
Она — внеразумный каприз
И внерассудная поэма!

Один из варваров зарезал яблоню
И, как невинности, цветов лишил…
Чем я пленю тебя? чем я тебя пленю,
Раз обескровлена система жил?

Да, жилы яблони — все ветви дерева!
Да, кровь древесная — цветущий сок!
О, вера вешняя, ты разуверена,
И снегом розовым покрыт песок…

Чем восторгну теперь, мой друг, тебя пленя,
В саду, куда с собой любить привел,
Когда зарублена злодеем яблоня —
Жизнь для художника, для зверя — ствол?!.

Сирень, певучая новелла,
  Сиреневела.
И колокольцы белолилий
  Светло звонили.
Не забывали нежно-чутки
  Вод незабудки.
И освещали, точно грозы,
  Все в росах розы.
Несло клубникой из долины:
  Цвели жасмины.
Кружились при ветрах и громах
  Снега черемух.
Как золота под мотыльками,
  Рожь с васильками!
И мотыльков летучий ярус —
  Как перлопарус.
Раззвездился так шустро-прыток
  Рой маргариток.
Зелено-бронзные букашки
  Вползли в ромашки.
Малиловел смешной затейник,
  Колюн-репейник,
Что носит кличку так неплохо
  Чертополоха.
Зеленец леса. Синь озерец.
  Орел-надгорец.
Гремели из полей зеленца
  Литавры солнца.
Алокорончато пестрели
  В ручьях форели.
Гудели, как струна виолы,
  Мохнатки-пчелы.
И бабочки-бирюзобрюшки
  Вились, где стружки.
Звенели, как оркестры струньи,
  В лесах певуньи.
Бросали соловьи-солисты
  Призывосвисты.
Лягушки квакали, расхорясь,
  Рефрэн: «Amores».
Все это жило, расцветало
  И вдруг не стало.
Все вместе называлось это —
  Весна и лето!

Я топью прохожу необозримой…
Но я крылат! и что мне грани гор,
Что взор завидел мой неизмеримый,
    Неизмеримый взор.

Но кто же я: зверями зверь гонимый
Иль Человек, чьи взоры — глубь озер?
Как глубь озер — мой взор неизмеримый,
    Неизмеримый взор.

Порок, пороком непреоборимый,
И зверь, и человек, и метеор,
И песнь, и мысль, — и взор неизмеримый,
    Неизмеримый взор!

Очаровательные разочарованья
Мне в жизни выпали в безрадостный удел.
И если я найти потерю захотел,
Ее найдя, терял иметь ее желанье.

Так все несозданное страстно ищет форм
И воплощающего в жизнь запечатленья.
Но только создано, как скуки хлороформ
Ввергает явленное к жизни — в усыпленье.

Мира не переделаешь,
Благородства в него не вложишь.
Черное подло, как белое,
Повсюду одно и то же.

Все партии отвратительны,
Потому что они партийны.
Поэтому с людьми мучительно:
Их подлость почти стихийна.

В деревне ли жить ли, в городе ль,
Ах, люди повсюду люди.
Уж лучше к простору озер идти:
Там все же их меньше будет.

Вздохнешь на безлюдьи чуточку
От вздора, вражды и каверз,
Спасительную взяв удочку,
К зеленой идя дубраве…

Я к морю сбегаю. Назойливо лижет
Мне ноги волна в пене бело-седой,
Собою напомнив, что старость все ближе,
Что мир перед новою грозной бедой…

Но это там где-то… Сегодня все дивно!
Сегодня прекрасны и море, и свет!
Сегодня я молод, и сердцу наивно
Зеленое выискать в желтой листве!

И хочется жить, торопясь и ликуя,
Куда-то стремиться, чего-то искать…
Кто в сердце вместил свое радость такую,
Тому не страшна никакая тоска!

Смехач, из цирка клоун рыжий,
Смешивший публику до слез,
Был безобразней всех в Париже,
И каждый жест его — курьез.

Но в частной жизни нет унылей
И безотрадней Смехача:
Он — циник, девственнее лилий,
Он — шут, мрачнее палача.

Снедаем скорбью, напоследок
Смехач решил пойти к врачу.
И тот лечить душевный недуг
Его направил… к Смехачу!..

В тот день в семье своей впервые
Урод был истинным шутом:
Как хохотали все родные,
Когда он, затянув жгутом

Свою напудренную шею
Повиснул на большом крюке
В дырявом красном сюртуке
И с криком: «Как я хорошею!..»

В девять лет, быв влюбленным, расстаться,
Через тридцать пять лет повстречаться,
  В изумленьи расширить зрачки,
Друг на друга смотреть бессловесно,
Помнить то, что друг другу известно.
  А известно-то что? Пустячки!
Может быть, оттого и прелестно…

На улице карапузики
Выделывают антраша
Под звуки военной музыки,
Что очень уж хороша:

Такая она веселая
И громкая — просто страсть!
Пойду-ка в окрестные села я
Попрыгать вокруг костра.

Там с девушкой незнакомою
Бездумно любовь крутну,
Ненайденную искомую
Найду-ка еще одну.

Под карточкой два арбузика
Выделывают антраша
Греми, духовая музыка:
Ты очень уж хороша!

Когда бы быть царем великого народа,
Мне выпало в удел, вошел бы я в века:
На слом немедленно могучий флот распродал
И в семьи по домам все распустил войска.

Изобретателей удушливого газа
На людных площадях повесил без суда,
Партийность воспретил решительно и — разом
Казнь смертную отверг. И это навсегда.

Недосягаемо возвысил бы искусство,
Благоговейную любовь к нему внуша,
И в людях ожили бы попранные чувства —
Так называемые сердце и душа.

Отдав народу все — и деньги, и именья,
Всех граждан поровну насущным наделя,
Покинул бы престол, в порыве вдохновенья
Корону передав тебе, моя земля!

Восторженно клянусь, воистину уверен
В своей единственной и вещей правоте,
Что все края земли свои раскрыли б двери
Моей — несущей мир и рай земной — мечте.

Мне подражали бы все остальные страны,
Перековав на плуг орудья злой войны,
И переставшие вредить аэропланы
Благую весть с земли домчали б до луны.