Вероника Долина - Стихи и песни

Трудно зверю посреди страны запретов.
Кроме Крыма — больше моря не найти.
Только море еще любит нас, поэтов.
А поэтов вообще-то нет почти.
Ах, достаточно румяных, шустрых, шумных.
Где-то там косая сажень, бровь дугой.
Но нет моих печальных полоумных —
Тех, что камушки катают за щекой.

"Песня Нибелунгов" — ах, не отвлекайся.
Ах, не увлекайся книжками, дитя.
Низко пролетает Акка Кнебекайзе,
Мягкими крылами тихо шелестя.

Смейся, да не бойся, бойся, да не кайся,
Старшего не трогай, младшего — не смей.
Низко пролетает Акка Кнебекайзе,
Старая вожачка племени гусей.

Книжки — это дети, дети — это книжки,
Горькие лекарства дорогой ценой.
Акка Кнебекайзе пролетает низко,
Акка Кнебекайзе прямо надо мной.
Акка Кнебекайзе пролетает низко,
Акка Кнебекайзе прямо надо мной.

Повторяю опять и опять,
Говорю, не боюсь повториться:
Здравствуй, доброе племя опят,
Что на время в лесу воцарится!

Жёлтый гвоздик, мой бедный дружок!
Пограничник ушедшего лета…
Твой отчаянный в осень прыжок —
Как нечаянный возглас поэта.

Всякий гриб среди белого дня
Хочет облик принять неприметный.
Ты стоишь среди целого пня —
Простодушный такой, многодетный!

На грибном на коротком веку
Нужно мужества тяжкое бремя,
Чтобы бросить под нож грибнику
Все свое малолетнее племя.

В разговоре об этом грибе
Я ещё не поставила точку…
Можно кучей погибнуть в борьбе,
Только чтобы не жить в одиночку!

Под ветром грозовым дрожа,
Ладони лодочкой держа,
Я — глухо, я — тревожно…
А если будет все нельзя,
Но вот однажды все нельзя —
То можно, если все нельзя,
Лишь это будет можно?
По гладкой наледи скользя,
От детской робости дерзя,
Я — путано, я — сложно…
А если будет все нельзя,
Определенно все нельзя —
То можно, если все нельзя,
Пусть это будет можно?
Я в затрапезном, я в бреду,
Не о любезном речь веду —
О том, что непреложно.
Ведь, если будет все нельзя —
Не может быть, чтоб все нельзя —
А все же, если все нельзя,
Пусть это будет можно.

Подыми забрало
И шагай за гробом,
Чтоб тебя пробрало
Мёртвенным ознобом.

Это уж не шутки,
Не игра в герои.
Опустили дудки,
Не трубят герольды.

Что теперь настои,
Зелья травяные?
Завтра дождик смоет
Пятна кровяные.

Через год, не позже,
Проржавеют латы…
Менестрели сложат
Длинные баллады…

Да и ты поляжешь,
Как герой вчерашний,
Если день настанет
И хмельной, и страшный.

Не успеешь охнуть,
Не успеешь крикнуть.
Будет роза сохнуть,
А хотела — вспыхнуть!

Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей, любовь, меня.

Не бери стрелка, истома,
Не пыли его, дорога,
Не студи его, водица,
Не пытай, любовь, меня.

Пощади, огонь, поленья,
Пожалей стрелу, охотник,
Не кали ее, не надо,
На оленя не готовь.

Пожалей, стрела, оленя,
Пожалей стрелу, охотник,
Пожалей стрелка, дубрава,
Пожалей меня, любовь.

Полгода нет Высоцкого.
Его полёт высок.
Пощупаю висок себе —
Пульсирует висок.
Собранья многотомные
Нетронуты в углу,
И тяжесть многотонная
Клонит меня к столу.

Не обморочно-синее
Сиянье в небесах,
А облачное, зимнее
Стоит в его глазах.
Как на море Балтийское
Осколки янтаря —
Так я б пошла разыскивать
Осколки января…

Покуда свечка теплится
На самом уголке —
Не терпится, не терпится
Горячечной строке.
Жемчужная, ненужная
Страна недалека —
Когда родится вьюжная,
Метельная строка!

Недолга ласка царская.
Но средь ночей и дней
Горит строка январская
Все жарче, все ясней.
Трудись, рука, просись, рука!
К огню тянись, рука!
Родись, строка российская,
Мятежная строка!
Родись, строка российская,
Мятежная строка.
Родись, строка российская, мятежная…

Поль Мориа, уймите скрипки!
К чему нагрузки?
Его натруженные хрипы —
Не по-французски.

Пока строка как уголь жжётся —
Пластинка трётся.
Пусть помолчит, побережётся —
Не то сорвётся.

Всадник утренний проскачет,
Близкой боли не тая,
Чья-то женщина заплачет,
Вероятно, не твоя.

Лик печальный, голос дальний —
До небес подать рукой.
До свиданья, до свиданья,
До свиданья, дорогой.

А кто-то Гамлета играет,
Над кем не каплет.
И новый Гамлет умирает —
Прощайте, Гамлет!

Но вот и публика стихает,
Как будто чует.
Пусть помолчит, не выдыхает —
Его минует.

По таганским венам узким
Изливается Москва.
А вдова с лицом французским —
Будет много лет жива.

Вон газетчик иностранный
Дико крутит головой.
Кто-то странный, кто-то пьяный,
Кто-то сам — полуживой.

Усни спокойно, мой сыночек, —
Никто не плачет.
О, этот мир для одиночек
Так много значит!

Переулочек глубокий —
Нету близкого лица.
Одинокий, одинокий,
Одинокий — до конца.

Помилуй, Боже, стариков,
Их головы и руки!
Мне слышен стук их башмаков
На мостовых разлуки.

Помилуй, Боже, стариков,
Их шавок, Васек, мосек…
Пучок петрушки, и морковь,
И дырочки авосек.

Прости им злые языки
И слабые сосуды,
И звук разбитой на куски
Фарфоровой посуды.

И пожелтевшие листки
Забытого романа,
И золотые корешки
Мюссе и Мопассана.

Ветхи, как сами старики,
Немодны их одежды.
Их каблуки, их парики —
Как признаки надежды.

На них не ляжет пыль веков,
Они не из таковских.
Помилуй, Боже, стариков!
Помилуй, Боже, стариков…
Особенно — московских.

Помню свечку, помню ёлку.
Я гляжу на ёлку в щёлку.
Помню, помню волшебство:
Детство. Ёлка. Рождество.

За окошком тишина,
И деревья, и луна.
Добрый, милый ангелок!
У камина — мой чулок.