Владимир Щировский - Танец души:Стихотворения и поэмы.

Слежу тяжелый пульс в приливах и отливах,
Ах нет, не бытия, но крови к голове;
Слежу убожество в совете нечестивых;
Слежу любовников, любящихся в траве;
Слежу автомобиль, что борзо мчит кретина
К заведованью мной и счастием моим;
И густопсовых душ щекочет ноздри псина,
И рабских очагов глаза терзает дым…

Слежу, как я тебя тихонько разлюбляю;
Как старится лицо; как хочется вздремнуть;
Как дворник мочится, почти прильнув к сараю…
Живем мы кое-как. Живем мы как-нибудь.
Слежу, слежу, слежу, как тяжелеет тело,
Как сладко и легко прилечь и закоснеть,
Как нечто надо мной навек отяготело;
Как стал я замечать постель, одежду, снедь…

Слежу на серебре темнеющие пятна;
Слежу за сменой дней, правительств и манер…
Почто мне стала жизнь незрима и невнятна?
Почто я не делец? Почто не инженер?
И статистически сверхобъективный метод,
Всю политехнику желаний, злоб и скук,
Почто я так легко могу отдать за этот
Пустой глоток вина и пьяный трепет рук?

Так я бреду сквозь вихрь меркуриевой прыти.
У бабушки-души слипаются глаза…
Дымится для меня амброзия в корыте
И сердце пылкое похоже на туза.
Но многомерности нещадным дуновеньем,
Я верю, освежусь и я когда-нибудь;
И я когда-нибудь по этим же каменьям
Смогу, увидев всё, невидимым мелькнуть.

Жизнь томительно пятиться,
Вот и старость близка.
Ах, какая сумятица
И какая тоска!

Нет, люблю свою клеть,
Не поддамся порыву я,
Чтоб лунишку паршивую
В небесах усмотреть…

Но, кусаясь и бегая
По земным конурам,
Ваше платьице пегое
Повстречаю я там,

У беленой стены
Не покрытой обоями,
Где над нами обоими
Облак тайной вины.

Дионисовы лозы Вам
В невозможной весне,
В свете шатком и розовом
Вы привиделись мне,

Всё над теми же самыми,
Молодая вельми,
Над словами и драмами,
Над плетьми, над клетьми.

Как изъезжены эти пути
Бесполезны тревоги
Невкусны папиросы
Утомителен серый ландшафт
Оскорбительно солнце
Инженерного века
Кем же? Кем! Я от Вас отлучен
Но напев замирает
Просодией измучен
Вы соседка – Вы рядом – Вы здесь
Босы робкие ножки
Княжны-россиянки
Я хотел бы уехать от Вас
В танцовальные страны
В золотые Европы
Я зародыш повальной мечты
Заронил бы лукаво
В водоем надлежащий
Только нет, к Вам придут, Вас возьмут
Умыкнут, изувечат, никому не покажут
В криминальной, промозглой ночи
Хватит лиру о камень мрачный ассенизатор
На свистульке сыграют для Вас
Песнь пузатых пенатов, вожделенного быта
И друзья не придут поглядеть
На мои франтовские
Асфодели в петлице

Работаю и ем. Так провожу свой день я.
И сделался душе таинственно сродни
Не этот злой галдеж, не эти наши дни,
Но леденящий смысл Патмосского виденья.

Вокруг живут мужи,
И бриты, и свежи,
И девушки снуют,
Неся цветы в уют.

Палящая жара, куплетец о свободе,
Фокстротище сие затопчет Геликон…
– Подробности письмом. Пойдемте на балкон,
И скажем что-нибудь такое в нежном роде.

Взгляните на закат:
Он розов и крылат,
Значительно алей
Подкрашенных ногтей.

Безумец Иоанн! Торчать, страшась и веря,
На острове пустом. Эпический психоз.
С друзьями я торчу средь разных всяких роз,
И развлекаю дам, отмечен знаком зверя.

Еще денек кипит,
И радио хрипит,
И нежен шелк столиц
Телам отроковиц.

Антрацит оживляет любовь, и мечту окрыляет хлеб.
Теплый кинематограф для юношеских потреб.
Розе, песке, булату, смородине, янтарю
Экран белесоватый от всей души подарю.
Советник дев ненасытных, я не был к тебе влеком
Смертию смерть поправшим триумфальным большевиком.
Страсти румяных текстильщиц, эврика дурака
Плюс выезд пожарной команды да рупор издалека.
Разлуки, тореадоры, мавзолей и литейный цех…
Привыкнув, мы стали вскоре к соседкам нежны при всех.

Когда у печки грелись левкои
И курили трубки морские волки –
Я ведал странное такое
Движенье женственной иголки:
Она из низкосортной ткани
Здесь шила мрачные штаны.
В щербатом маленьком стакане
Сияла веточка весны.
Тем временем вернулись дети,
Рассказывая про кино –
Какое чудное оно.
Блажен, кому на этом свете
Не умиралось так смешно!

Некогда мощны, ясны и богаты,
Нынешних бойких быстрот далеки,
Негоцианты и аристократы
Строили прочные особняки.

Эллинство хаты! Содомство столицы!
Бред маскарадных негаданных встреч!
Эмансипированной теремницы
Смутно-картавая галльская речь!

Лист в Петербурге и Глинка в Мадриде,
Пушкин. Постройка железных дорог;
Но еще беса гоняют – изыди;
Но департамент геральдики строг.

После – стада волосатых студентов
И потрясателей разных стропил,
Народовольческих дивертисментов
И капитана Лебядкина пыл…

Век был – экстерн, проходимец, калека;
Но проступило на лоне веков
Тонкое детство двадцатого века:
Скрябин, Эйнштейн, Пикассо, Гумилев.

Стоило ль, чахлую вечность усвоив,
Петь Диониса у свинских корыт?
А уж курсисточки ждали героев
И «Варшавянку» пищали навзрыд.

Нынче другое: жара, пятилетка
Да городской южно-русский пейзаж:
Туберкулезной акации ветка,
Солнце над сквером… Но скука всё та ж.

Древняя скука уводит к могилам,
Кутает сердце овчиной своей.
Время проститься со звездным кормилом
Под аполлоновых лёт лебедей.

Кажется сном аполлонова стая,
Лебедям гостеприимен зенит.
Лебедь последний в зените истаял,
Дева прохожая в небо глядит.

Девушка, ах! Вы глядите на тучку.
Внемлите птичке… Я вами пленен.
Провинциалочка! Милую ручку
Дайте поэту кошмарных времен.

С вами всё стало б гораздо прелестней.
Я раздобрел бы… И в старости, вдруг,
Я разразился бы песнею песней
О Суламифи российских калуг.