Вера Полозкова - Непоэмание

Время-знаток, стратег тыловых атак,

Маленький мародер, что дрожит, пакуя

Краденое – оставь мою мать в покое.

Что она натворила, что ты с ней так.

Время с кнутом, что гонит одним гуртом,

Время, что чешет всех под одну гребенку –

Не подходи на шаг к моему ребенку.

Не улыбайся хищным бескровным ртом.

Ты ведь трусливо; мелкое воровство –

Все, что ты можешь. Вежливый извращенец.

Ластишься, щерясь, – брось: у меня священность

Самых живых на свете.

А ты – мертво.

22 декабря 2006 года.

А что меня нежит, то меня и изгложет.

Что нянчит, то и прикончит; величина

Совпала: мы спали в позе влюбленных ложек,

Мир был с нами дружен, радужен и несложен.

А нынче пристыжен, выстужен; ты низложен

А я и вовсе отлучена.

А сколько мы звучны, столько мы и увечны.

И раны поют в нас голосом человечьим

И голосом волчьим; а за тобой братва

Донашивает твоих женщин, твои словечки,

А у меня на тебя отобраны все кавычки,

Все авторские права.

А где в тебе чувство, там за него и месть-то.

Давай, как кругом рассеется сизый дым,

Мы встретимся в центре где-нибудь, посидим.

На мне от тебя не будет живого места,

А ты, как всегда, окажешься невредим.

30-31 декабря 2006 года.

Ну вот так и сиди, из пальца тоску высасывая, чтоб оправдывать лень,

апатией зарастать. И такая клокочет непримиримость классовая между тем,

кто ты есть и тем, кем могла бы стать. Ну сиди так, сквозь зубы зло

матерясь да всхлипывая, словно глина, что не нашла себе гончара, чтоб

крутилась в башке цветная нарезка клиповая, как чудесно все было в жизни

еще вчера. Приключилась опять подстава, любовь внеплановая,

тектонический сдвиг по фазе – ну глупо ведь: эта жизнь по тебе катается,

переламывая, а ты только и можешь дергаться и реветь.

Вера-Вера, ты не такая уж и особенная, это тоже отмазка, чтоб не пахать

как все; а война внутри происходит междоусобная, потому что висишь на

чертовом колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня

тысяч, и золотая рожь, и зрелище это так тебя завораживает, что не

слезешь никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал и этот вот не

хорош.

Да, ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с атласной лентой, с косой

резьбой; и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон

там, и все так счастливы не с тобой; потому что ты, Вера, жерло, ты,

Вера, пекло, и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица; ты читаешь по

пальцам смугло, ресницам бегло, но не видишь, где в этот раз подложить

сенца.

Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это дешево; встань,

умойся, заправь кровать. Все ответы на все вопросы лежат внутри тебя,

наберись же отваги взять и пооткрывать. Бог не требует от тебя

становленья быстрого, но пугается, когда видит через стекло – что ты

навзничь лежишь полгода и, как от выстрела, под затылком пятно волос с

тебя натекло.

Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица, только нужен внутри

контакт проводков нехитрых.

Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже

должно быть в титрах.

20 января 2007 года.

За всех, которые нравились или нравятся,

Хранимых иконами у души в пещере,

Как чашу вина в застольной здравице

Подъемлю стихами наполненный череп.

В. Маяковский

Серёжа бомбой на сцену валится, она вскипает под ним, дымя. Она трясется

под ним, страдалица, а он, знай, скалится в микрофон тридцатью двумя.

Ритм отбивает ногами босыми, чеканит черной своей башкой - и мир идет

золотыми осами, алмазной стружкой, цветной мошкой. Сергеич - это такое

отчество, что испаряет во мне печаль; мне ничего от него не хочется, вот

только длился б и не молчал; чтоб сипло он выдыхал спасибо нам - нам,

взмокшей тысяче медвежат, чтоб к звездам, по потолку рассыпанным, кулак

был брошен - и вдруг разжат; вот он стоит, и дрожат басы под ним,

грохочут, ропщут и дребезжат.

А это Лена, ехидный светоч мой, арабский мальчик, глумливый черт;

татуировка цветущей веточкой течет по шее ей на плечо. Она тщеславна, ей

страшно хочется звучать из каждого утюга; она едва ли первопроходчица, о

нет, - но хватка ее туга. И всяк любуется ею, ахая, догадки строит, как

муравей - что за лукавство блестит в глазах ее, поет в рисунке ее

бровей; зачем внутри закипает олово, дышать становится тяжелей, когда

она, запрокинув голову, смеется хищно, как Бармалей; жестикулирует

лапкой птичьею, благоухает за полверсты - и никогда тебе не постичь ее,

не уместить ее красоты, - путем совместного ли распития, гулянья, хохота

о былом; тебе придется всегда любить ее и быть не в силах объять умом.

Я выхожу, новый день приветствую, январь, на улице минус семь, слюнявит

солнышко Павелецкую, как будто хочет сожрать совсем; стою, как

масленичное чучело, луч лижет влажно, лицо корежа, и не сказать, чтоб

меня не мучило, что я не Лена и не Серёжа. И я хочу говорить репризами,

кивать со сцены орущим гущам - надоедает ходить непризнанным,

невсесоюзным, невсемогущим; и я бы, эх, собирала клубики, и все б

толпились в моей гримерке; но подбираю слова, как кубики, пока не

выпадут три семерки. Пока не включит Бог светофора мне; а нет - зайду

под своим логином на форум к Богу, а там на форуме все пишут "Господи,

помоги нам".

Он помогает, Он ведь не врет же, таких приходит нас полный зал -

допустим, Леной или Серёжей Он мне вполне себя доказал. И я гляжу вокруг

завороженно, и мое сердце не знает тлена, пока тихонько поет Серёжа мне,

пока мне в трубку хохочет Лена; пока они мне со сцены-палубы круги

спасательные швыряют, без них я не перезимовала бы, а тут почти конец

января ведь.

Один как скрежет морского гравия, другая будто глинтвейн лимонный.

А я так - просто листок за здравие, где надо

каждого

поименно.

26, 28 января 2007 года.

Морозно, и наглухо заперты двери.

В колонках тихонько играет Стэн Гетц.

В начале восьмого, по пятницам, к Вере,

Безмолвный и полный, приходит пиздец.

Друзья оседают по барам и скверам

И греются крепким, поскольку зима.

И только пиздец остается ей верным.

И в целом, она это ценит весьма.

Особо рассчитывать не на что, лежа

В кровати с чугунной башкою, и здесь

Похоже, все честно: у Оли Сережа,

У Кати Виталик, у Веры пиздец.

У Веры характер и профиль повстанца.

И пламенный взор, и большой аппетит.

Он ждет, что она ему скажет «Останься»,

Обнимет и даже чайку вскипятит.