Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

Веки поднимет – что это, Господи?
В хитрой, дразнящей усмешке дьявола –
Иссиня-светлой улыбки россыпи
На небо взглянувшего тихого Авеля.

Вперед, вперед, рабочий народ.
Красным – так красным, черным – так черным
Смой с себя пятна язвы позорной,
Ложь и бесчестье, обманы, измены,
Глады, и моры, и трусы, и плены.
Вытерпи все нестерпимые кары,
Копий, мечей и нагаек удары,
Разгулы, разрухи, разгромы, пожары.
Дальше – всё дальше, выше – всё выше,
Тише – всё тише – вперед, вперед,
Куда приведет Господь.

Вот – я готова: красны мои щеки –
Пролитой братьями крови потоки,
Очи темны и бела моя грудь.
В темные ночи, в белые ночи —
Мне не уснуть,
Мне не подняться из праха.
Падают косы от боли и страха.
Вот я – берите, казните, терзайте,
Рвите в куски, полосуйте, кромсайте,
Псам мое тело бросайте на брашно,
Стройте на мне вавилонскую башню.
Жертвую вам свою грешную плоть —
Как повелит Господь.

Я полонянка орды половецкой.
Я ухватила ручонкою детской
Повод лихого степного коня –
Конь топчет меня.
Лик мой – прекрасный, повадка – чеченская,
Ручка-то – детская, сердце-то – женское,
В сердце стрелы заостренный кончик…

не может кончить.

Полуседая и полуслепая,
Полунемая и полуглухая,
Вид — полоумной или полусонной,
Не говорит — мурлычет монотонно,
Но — улыбается, в елее тая.
Свой бубен переладив на псалмодий,
Она пешком на богомолье ходит
И Зубовскую пустынь посещает,
Но – если церковь цирком называет,
То это бес ее на грех наводит.
Кто от нее ль изыдет, к ней ли внидет —
Всех недослышит или недовидит,
Но — рада всякой одури и дури, —
Она со всеми благолепно курит
И почему-то — ладан ненавидит.
Ей весело цензуры сбросить пояс,
Ей вольного стиха по санкам полоз,
Она легко рифмует плюс и полюс,
Но — все ее не, но и без и полу –
Ненужная бесплодная бесполость.

В безумья лике я. Весь мир – два дикие
Крыла, два темные – огнем сквозят.
Души на п о минах, в чужих хороминах
Нельзя не влечься мне вослед, нельзя.
И спотыкаюсь я,
И обрываюсь я.
И ненавистна мне моя стезя.

Неназываемый, но тяжко знаемый –
Как травкой знаема ее коса,
Как знает малое озерко талое,
Кто выпьет досуха его глаза –
Им одержима я,
Им иссушима я,
Обетом знания мечту связав.

Он страшен – знаменный, он тяжек – каменный,
Земною тягою долит и мглит.
Он в песни плавные вольет отравное:
– Нам в озарении, а тем – в пыли?
И покачнется он,
И обернется он
Крестом обугленным моей земли.

Но я – далекая, я – чужеокая,
Меня ль, свободную, у снов отнять?
Истлею выбитой, иссохну выпитой,
Но не зажгусь огнем я от огня.
И не сдаюся я,
И вот – клянуся я:
Не будет Бога мне разве меня.

А сердце трогает – немое, строгое –
Такая милая, своя рука.
Светясь хрусталинкой, смеясь проталинкой,
Простая песенка совсем близка.
И поднимаюсь я,
И улыбаюсь я,
И поступь тяжкая моя – легка.

Так это жуткое – встряхнулось шуткою,
Дождем просыпалось веселых брызг.
И это дикое – тому уликою,
Что в шалых зайчиках огнистый диск.
И забавляюсь я,
И удивляюсь я,
Что мышки маленькой мне внятен писк.

Не тайны масками — ребенка глазками
В меня глядит моя — во мне — тюрьма,
Душой подснежника — душа мятежника,
Душа невольника из-под ярма.
И забываюсь я,
И открываюсь я,
И эта ласковая – я сама.

Как я люблю мои, как я ловлю мои
Ночные отплески от блеска дня,
Мои бессонные крыла червленые –
Полнеба ими мне дано обнять.
И отражаюсь я,
И повторяюсь я,
И нет мне Господа разве меня.

Пришла к нему неловкою и робкой,
Незнающей, непомнящей, во сне –
Замкнутою, завязанной коробкой,
Хранившей только нет и только не.

Ключ повернул на оба оборота,
Разрезал свив сращенного узла –
И редкости, и ценности без счета
Он бросил мне, без меры и числа.

Еще одна сверкающая россыпь,
Еще легенда звучная о нем –
И возойдут дымящиеся росы
Плеядами, невидимыми днем.

И Золушка царевною наследной,
Покорствуя судьбе, пойдет к венцу –
Но как легко коробке было бедной,
Как тяжело богатому ларцу.

К последнему унижению
Повелено мне идти,
К назначенному свершению
Начертанного пути.

Безгневная и безгласная,
Явлю на дневном свету
Прекрасному – безобразное,
Имущему – нищету.

Ни страха, ни колебания,
Ни жалости нет во мне –
Последнего замирания
В бесчувственном полусне.

Вошла – и вышла оправдана.
О, чем же, чем искупить?
Зачем же чаша отрав дана,
Когда ее не допить?

Пускай дробится, расколота,
Души моей чешуя.
Но милующего молота
Не вынесу – даже я.

Жжет Нессово одеяние –
На язвах покров невест.
Последнего послушания
Раздавливающий крест.

Бросают то в жар, то в озноб
Налеты весеннего ветра.
Ах, в них ли не чуять мне стоп
Старинного, точного метра.

А в белых спиралях берез
Узнать не хитро и не мудро
Оснеженных кольца волос
Игры или времени пудрой.

Приходит он душу губить,
Былого соблазнами полнить,
И дразнит: попробуй забыть,
И шепчет: не пробуй припомнить.

А я полу-бред, полу-сон
Улыбкой тоски провожаю,
А я полу-смех, полу-стон
В изысканный стих наряжаю –

Как будто касаюся, меж
Дыханий прерывистых ветра,
Скользящего края одежд
Всегда уходящего мэтра.

Кто нам солгал, что кроток он и мирен,
Что благосклонен к розам на земле? –
Горящий угль в кадильницах кумирен,
Слепящий огнь на жертвенном столе,

Он у себя, в прозрачности – эфирен,
У нас он – лавы слиток, ток в золе.
Его вела не сладостная Сирин,
В затона отраженная стекле,