Денис Колчин - Словари войны. Стихи

Окаменевшие птицы рассыпаны по Уралмашу —
бассейну верхнепышминских ручьёв.
Наш город — вечный блокпост, кирпичьё,
междуозёрье, предгорье, смешение полудомашних

полудворовых решений убраться таким-то маршрутом
системой низколетящих жучков,
спецгруппой, перекочёвкой торчков…
Наш город — супернаркоз, “доставляющий” ночью и утром.

Толя говорит: “В общем, такой расклад:
стандартная ЧВК, работа за бугром —
Лаос, Пакистан, Сьерра-Леоне, Чад…
Задачи — сопровождение грёбаных колонн,
консультации, выезды “по делам”…”
“Рискованно…”. “Естественно… Хрен ли… не курорт”.
“Оплата…”. “Вполне”. “Ладно… знаешь, Толян,
обдумать необходимо идею — подойдёт
или нет… Нельзя просто взять и свалить”.
“Отлично… Всегда на связи… Да, кстати, спецом —
учти: этот мир, — в о йны, кра я земли, —
наркотик, после которого — ни о чём другом”.

Джунглей достигнув, дробовик опусти, заброшен,
не торопясь, не делая лишних движений.
Потом исчезни в этом дендрарии древнем.
Смерть винтокрылая тебе не поможет больше…

Ему всего десять. ПМ направлен в сторону фоткающего военкора.
Тот поворачивается. Ствол смотрит прямо в пасмурный объектив.
Слепящая вспышка. Работа будет опубликована ещё не скоро,
известный снимок — выживший грязный малец, наставивший огнестрел
на фоне тлеющего горизонта… А что дальше? Второй отрыв —
“лесная жизнь”: засады, диверсии… (ровный типографский пробел)
…карательный полк МВД, подрыв на фугасе в составе дозора.

Древние говорили: после больших сражений бывают продолжительные
дожди,
когда умирают, потерявшие зрение, боевые носороги,
когда ветеранам снятся странные сны, в которых они, изрубив многих,
разрушают огромные города, являясь участниками некой новой вражды.
При этом, какие времена, территории, кто противник — непонятно.
Боевые слоны идут впереди сезонной воды… Вообще, чувства обострены —
слышен каждый мотив, каждый воздушный поклон осязаем. Так летят
друг за другом дни
в течение ночи… А потом сквозняки помогают очнуться.

Голландские офицеры в Кабуле. Снято афганской старой уличной фотокамерой.
Один из них — копия молодого Наполеона Бонапарта:
открытый лоб, умный упрямый взгляд, бесстрастные губы… Два инфаркта —
под конец… А перед этим — три ранения: здесь, потом в Багдаде, около аэро —

порта, и ещё в порту Могадишо, когда работал по контракту
“экспертом” известной частной военной фирмы, придерживаясь неплохого
обычая.
Но для нас, в данный момент, интересен именно внешний вид — лицо, почти
идентичное
лицу легендарного корсиканца, запечатлённому ван Райтом.

Тот, кто придумал БОПО, был настоящим поэтом,
гениальным укуренным сукиным сыном.
Говорили, что ему плевать на семью, дом, хозяйство,
что ему интересны только спецоперации в горах, джунглях, трущобах…
Очень похоже на грёбаную правду…
В конце концов, ни детей, ни наркобизнеса, ни черновиков…

Никогда ни в одном учебнике по литературе не напишут,
что Михаил Юрьевич Лермонтов командовал сотней “охотников” —
волонтёров, провинившихся казаков, разжалованных офицеров, дружественных горцев…
Они внезапно уходили за Терек, партизанили, вырезали мятежные аулы.
То есть выполняли самые рискованные задания на Кавказе.
Довольно часто их называли “блуждающей кометой”, “лермонтовским отрядом”…
Обо всём этом наша словесность предпочитает не упоминать.

Все валят в Москву. “Территория команчей” никого не привлекает.
Один, как дурак, зависаю над картой Северного Кавказа.
На полке — работы, посвящённые войнам в Мексике, Индокитае,
Мозамбике. Описание тактики сиу, пауни, канзов…
По факту Москва остаётся простым городом, который неоднороден,
и всё. Регионы Афгана, по-моему, куда интересней.
Закончил статью — сравнил приёмы чеченцев, курдов, пуштунов… Пора, вроде,
прошвырнуться в Колумбию, Восточную Индию, Конголезье…

Жена сказала, чёрный цвет ей не идёт. Вот.
А я уже назвался военкором,
хотя у нас, на Сортировке, нищеброд —
любой из тех, кто изучает горы.
Тёмно-каштановый жене идёт вполне.
Благодаря любви, кропаю дома
аналитические тексты о войне
в горах Итумкалинского района.

В Гражданскую мой прапрадед в Красной армии служил.
Занимался партизанскими/контрпартизанскими операциями.
Вся Западная Сибирь знала его отвязный стиль —
начиная, доводил до конца в любой кризисной ситуации.

Понятно, почему и от кого это у меня —
интерес к действиям разных повстанцев и охотников за повстанцами.
Повёрнут, в общем, на теме. Причём давно и весьма:
“зелёные береты”, дагестанские племена,
маоисты, родезийский спецназ, группы “маков” Северной Франции…

Конго, Ангола, Нигерия, Сомали —
живые определения ада…
Дети-солдаты — блюстители конопли,
ураново-колтановой клади.

Дети-скелеты — сушёные пузыри
на трубчатых тонких костях-подпорках,
уже почти переставшие говорить,
срастаясь в пальмовых, цейбовых корках…

Чёртовы оптика, пластик, процесс труда…
Твой репортаж охренителен, как всегда.
Эти снимки не для блядского глянца.
Наверное, пора выставляться.

Впрочем, даже Пулитцер — простой эпизод.
Главное — работа, на которую под —
сел и продолжаешь, пока не убьёт.

Пишется “в Екатеринбурге”, слышится “вьекатеринбурге”.
Я продолжаю: “вье” — “Вьетнам”, “Вьетминь”, “Вьетконг”…
“конг” — это почти “Конго” (сломан второй слог).
“онго” напомнило “Анголу”, “гол” — “Голан и ”, “Гол а ны”… “Гурки!”
В общем,
с помощью созвучных слогов, а также полуслогов понятно:
город имеет два или три потайных
уровня, на которых — словари войны.
Туда попадёшь, и уже никогда не захочешь обратно.

Благодаря исламской архитектуре переключаюсь.
Медная мечеть, мечеть “Фабр”, Пермская соборная мечеть
позволяют забыть о том, что на свете есть “мерченариес”,
войны, кокаиновый трафик… Хочется, конечно же, успеть
осмотреть многочисленные уральские, не уральские
комплексы… Лично запечатлеть “Гуфран”, “Кул Шариф”, “Абдуль Самад”.
Вот фотопамять будет — купола, интерьеры, краски,
двери, минареты… Никаких картелей, “вендетт”, засад.