Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

Посреди большой столицы,
элегантный, как комод,
жил смешной и круглолицый
африканский бегемот.

Там, где солнце над болотом
жарит воздух, где-то там
он родился бегемотом,
имя взяв — Гиппопотам.

С детских лет не зная гриппа,
он носился день-деньской.
Зря взывала мама: «Гиппо!» —
малыша зовя с тоской.

Зря отец кричал до хрипа,
клича сына по кустам:
«Гиппо! Гиппо! Гиппо! Гиппо!
Где ты, Гиппо? Тут иль там?..»

В жиже луж плескаясь звучно,
корешки травы грызя,
Гиппо чуял: дома — скучно,
жить в болоте век нельзя!

И со всем болотным братством
распростился он, как брат,
и… в Россию перебрался —
в стольный город, на Арбат.

Как тут нам не веселиться,
как грустить от разных бед,
если рядом — поселился
этот миленький сосед?

Мы слыхали, как он въехал
на четвёртый свой этаж.
Он чихнёт — и громом эхо
сотрясает домик наш.

Утром он идёт из дома
на работу в зоопарк,
улыбается знакомым
не за плату, а за так.

А когда он в лифте едет
после службы иль в обед,
замирают все соседи —
оборвётся лифт иль нет?

Так вот рядышком и жили —
и народ, и бегемот.
Да при том ещё — дружили,
не кричали вслед: «Урод!»

Вместе радости делили
и последний бутерброд,
а на Новый год — водили
возле ёлки хоровод…

Бегемоту жить непросто
в тесном городе Москве.
Хоть и малого он роста,
но ведь весит — тонны две!

Кто такого согласится
посадить к себе в такси?
Тут бессмысленно проситься,
так что даже — не проси!

Летом — даже толстопятым
хочется, когда жара,
заскочить в кафе к ребятам —
съесть пломбира полведра.

Но не ставят из бетона
мебель в детский уголок.
Где взять стул, чтоб он две тонны
удержать спокойно мог?

(Я во всех кафе огромных
побывал и знаю сам —
не найти там мест укромных,
где б мог сесть Гиппопотам.)

Тяжело и магазины
бегемоту посещать:
двери там не из резины —
начинают вмиг трещать.

Потому он шёл на рынок,
где ворота широки,
покупал там десять крынок
молока и пуд муки.

Ставил дома тесто в ванне,
пёк на кухне пироги,
ну, а после — на диване
сочинял весь день стихи.

Были им в стихах воспеты
Кремль, Арбат, луна во мгле…
Что поделать, коль поэтом
он родился на земле?

А когда он шёл, как глыба,
и его народ встречал,
каждый встречный: — «Здравствуй, Гиппо!» —
увидав его, кричал.

Но грустнел душой он, ибо,
вспоминал, как средь болот:
«Гиппо, Гиппо, где ты, Гиппо?» —
мать его к себе зовёт…

Гиппо был весёлый малый.
Если кто-то зло творил,
он ему: «А ну, не балуй!» —
очень строго говорил:

«Лучше нам не быть врагами,
я злодеев не люблю.
Если будешь хулиганить,
вмиг на ногу наступлю!»

Это слыша, все пугались,
забывали про грехи.
Кто ругались — разбегались
и читали вслух стихи.

В зоопарке дела много,
должен быть порядок там.
Вот за всем за этим строго
и следил Гиппопотам.

Как-то раз под вечер Гиппо
у вольера юных львят
привлечён был странным скрипом,
и смекнул — их красть хотят!

Глядь, и правда — двум патлатым
пьяным типам удалось
влезть в вольер к беспечным львятам,
безмятежно грызшим кость.

Звери поняли угрозу
лишь тогда, когда в мешок
затолкали их без спросу,
чем повергли в нервный шок.

Лишь почти у дырки самой
львята пискнули, озлясь,
и мгновенно с львиной мамой
протянулась звука связь.

Из глубин системы сложной
рукотворных гор и нор
львица рыкнула тревожно
и метнулась на простор.

Воры, радуясь везенью,
быстро бросились назад.
Но внезапно путь к спасенью
им закрыл огромный зад.

Вот она, дыра в ограде!
На свободу выход — вот!
Но к дыре — будь он не ладен! —
прислонился бегемот.

Не желая здесь погибнуть,
воры в панике орут.
Но, чтоб Гиппо отодвинуть —
автокрана нужен труд!

...........................................

— Брось мешок! — один воришка
крикнул другу во всю грудь.
И тогда другой — детишкам
развязал к свободе путь.

В куче писка, визга, всхлипа
львята бросились назад…
И тогда от прутьев Гиппо
отодвинул мощный зад.

Второпях, тесня друг друга,
воры выскочили в лаз
и, качаясь от испуга,
понеслись куда-то с глаз…

Ну, а Гиппо зорким взглядом
оглядел звериный сад
и, довольный результатом,
пошагал на свой Арбат.

Шёл по улицам столицы,
где, визжа, машины мчат,
и казалось — это птицы
в дебрях Африки кричат.

В дом пришёл. Поел, умылся,
лёг, свернувшись, за комод.
И ему в ту ночь приснился
африканский небосвод.

Над болотом вились хрипы,
в небе плыл луны калач,
и казалось: «Гиппо! Гиппо!» —
слышен мамы клич и плач…

Время шло. И первый отпуск
вскоре Гиппо получил.
Взял он в руки школьный глобус
и все страны изучил.

Осмотрел Восток и Запад,
мёрзлый Север, жаркий Юг,
буйных трав представил запах
и дыханье снежных вьюг.

Вспомнил отчее болото,
крик мартышек в синей мгле.
«Нет, — решил он, — неохота
колесить по всей земле».

И порывшись, как в шкатулке,
в ёмкой памяти своей,
вспомнил он, как на прогулке
в Сандуновском переулке
он в один из прошлых дней

познакомился, гуляя,
с председателем одной
агрофирмы на Валдае,
и его к себе домой

звал он в гости, расставаясь.
Говорил: «Да там у нас
лес такой, что всем на зависть!
Баня, озеро и квас —
просто самый высший класс!

Там такой сладчайший воздух,
что его всё пьёшь и пьёшь.
Ты такой целебный отдых —
в целом мире не найдёшь!

Приезжай! Увидишь глыбы,
что ледник принёс во льдах…»

…И, припомнив это, Гиппо
молвил: «Еду на Валдай!»