Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)

На станции Тайга всю ночь стоят составы,
На станции Тайга ветер рвёт провода,
Внутри меня война, ведь ты вчера сказала:
«Убей в себе врага, убей в себе врага!»

В этих ссыльных краях ускользнуть не удастся,
И нет смысла брать в плен, мы и так здесь в плену,
На морозе любовь примерзает к пальцам,
Это танцы на льду, танцы мёртвых на мёртвом льду!

«К ан» значит «кровь» — как не знать это слово татарам,
Чьи кольчуги ржавеют на дне сибирской реки,
А могила — ну что ж, просто слишком тесные нары,
А побег — что побег, вся наша жизнь вопреки.

Станция, впереди станция железной дороги,
Горят фонари. Представляешь, горят фонари!
Включение света означает рефлекс тревоги,
Внимательнее смотри, внимательнее смотри!

Мне хочется стрелять, когда ты твердишь о мире,
Зовёшь в штабной вагон, манишь из-за спины,
Для тебя боевой офицер —
сексуальная фантазия в съёмной квартире,
Но когда нас убьют, ты примешь условия этой войны!

На станции Тайга всю ночь стоят составы,
На станции Тайга ветер рвёт провода,
Качается фонарь в руке комиссара,
Я готов ко встрече с тобой,
Спеши, мой враг, спеши сюда…

Герхард Меркатор был, без сомненья, прав:
Северный полюс — воронка ко дну Земли,
Так размышлял средь фламандских он древ и трав,
Гиперборея мерцала ему вдали.
Чтобы пометить полюс, есть ориентир —
Чёрный магнитный Rupes Nigra, скала,
Значит, надо за Камень продвинуть фронтир,
За древний Камень русских, и все дела.

В воскресенье в саду оркестр начинает играть с утра,
И ухаживают за барышнями юнкера,
Мариинской гимназии дамы строят слишком суровый вид,
И лишь только Катюша одна у окна сидит.
Катерина читает письма, в этих письмах который год
Терпит бедствие в водах Арктики самолёт.
За штурвалом сидит небритый и отчаявшийся человек,
Катя любит его, но не может послать привет.

Под обрывом чернеют камни, за рекою столетний лес,
Катя точно не хочет быть героиней пьес.
Всем по вере, но наши церкви сплошь построены на крови:
Храбрость девочки — плод отчаянья и любви.
Катерина читает письма, на душе места нет от слёз,
Между слов проступают знаки сигнала SOS.
Через месяц расстрел Гумилёва, через строчку финал стиха,
Кате ищут уже подходящего жениха.

А ветер доносит обрывки слов, и кто-то
Трогает так нежно за рукав,
Я помню наш город и эту осень,
Твои волосы так вьются у виска.
Я жду тебя, любимая, пока
Не замёрзли моторы.
Я знаю, подо льдом живёт земля,
И это будет нескоро…

Чудес не бывает. Советская власть
Их запретила специальным декретом.
Когда Бога нет, жизнь можно украсть
И ехать на Юг по подложным билетам.
Но сердце — его невозможно понять,
Рычаг на себя как возможность остаться:
Ему двадцать пять, и ей двадцать пять,
При расставании было шестнадцать.

Освоена тундра. Вчерашний герой
Боролся со льдами, теперь он на зоне.
По следу полозьев ушла за крупой,
Любимый приснился, он в Божьих ладонях,
На Севере старость нет сил долго ждать,
Зато её срок наступает надолго.
Ему двадцать пять, навсегда двадцать пять,
На что же ты, Катя, надеялась только…

Проходят года. Утопический рай
Отчётливо видится в северных льготах,
Она часто плачет. Ложись, помирай,
И будешь с любимым, и в тех же широтах.
Но самое страшное — это кино,
Там так всё прекрасно, что хочется сдохнуть,
А жизни осталось всего ничего,
И в поисках звуков открытые окна.

Нету пульса в радиоточке,
На уме нерождённая дочка,
За торосом полярная ночь.
А страна обещает награды,
Только мне их награды не надо,
Я хочу тебе как-то помочь.

Мы останемся в выкриках чаек,
Мы уже не придём за вещами,
Мы с рождения знаем маршрут.
А я хотел подарить тебе чудо.
Но над миром, Бог знает откуда,
Раскрывается парашют…

Летним утром смеются дети, тёплый дождик едва прошёл,
За окном жизнь проносится просто и хорошо.
Наша Катя не ждёт спасенья и не ходит в обычный храм,
Пережив две страны, привыкаешь к иным мирам.
Катерина читает письма, текст знакомый у самых глаз,
Выпускное платье гимназии опять в самый раз.
Видно, скоро уже свиданье, первый выход — и навсегда…
Этой ночью над льдами зажжётся ещё звезда.