Алексей Евтушенко - Избавление

Неотвратимость поединка!

Батман – ремиз, парад – рипост.

Он любит пиво, я – блондинок.

И он упрям, и я не прост.

Одни несчастья от дуэлей…

Ах, лицемер, двадцатый век!

Но д'Артаньян всегда при деле,

Когда обижен человек.

А звон клинка, а крик победный,

До смерти крепкая рука?

Нет, право, мальчики, не вредно

Сражаться, молоды пока.

Большое животное рядом

На улице, за поворотом

Кричит, надрываясь от боли,

И тащит железное тело

К неведомой разуму цели.

Но я ожидаю без страха

Не смерти и не поединка,

А встречи с любимой. И друга,

Увидеться договорились

В семь вечера на остановке.

Люблю осенние цветы

"В томлении предсмертной неги",

Холодный луч далекой Веги,

Чуть утомленной красоты.

Дымы удушливых костров

И небо, твердое, как берег,

Куда старик аббат Сугерий

Вздымать был готику готов.

Люблю. И в мирной тишине,

Любуясь огненным закатом,

На миг себя помыслю братом

Всех, кто не знает обо мне.

Синий и красный!

Синий и красный!

Самый спокойный,

Самый опасный.

Мы испугались

Только вначале.

Благо – закаты

Не подкачали.

Благо – хватило

Звуков и красок.

Жаль, что не вспомнить

Время и ракурс.

Кто-то постарше,

Кто-то построже…

Песня всё та же.

Смилуйся, Боже.

Все краски осени лукавой

Смешались в синей тишине.

Октябрь едет величаво

На грузном бронзовом коне.

Ступают медленно копыта,

Над степью – алая заря.

И всадник хмурится сердито,

Завидя тучи ноября.

Шальное время, вздыбившись волной,

Швырнуло нас в объятия друг другу,

И заплясали знаки слов по кругу,

Замкнув нам выход из любви земной.

Но ты была так ласкова со мной,

Так безупречно подавала руку,

Что я до мига вычислил разлуку

И не назвал красивую женой.

Так выбирай: вот скорби океан,

Вот море слез, и вот река забвенья,

Соль на земле, и в небе шаткий гром.

Я подхожу с тяжелым топором,

И ежатся раздвоенные тени,

Но знаки слов танцуют свой канкан.

Нормальное лето, жара не убила прохладу,

Дожди проходили, когда их просили об этом.

Под вечер обычно стихали сады и левады,

Клубились туманы. Короче, нормальное лето.

В положенный час поднялись и ячмень, и пшеница,

Не грянула "битва", хотя потрудились на совесть.

И прежние сны мне сумели зачем-то присниться,

И живы остались олени, медведи и совы.

Ракеты в озоне вертели прорехи и дыры,

И танкеры мазали нефтью планктон в океане.

Кричали о мире, но не было твердого мира,

И гибли надежды, как мухи в трактирном стакане.

А лето катилось, нормальное, теплое лето,

И канули в Лету обиды, метели, кошмары.

По-прежнему хлеб и любовь воспевали поэты,

И добрые люди вопросы потомства решали.

Но где-то сжимали оружие детские руки,

И быстро оставили силы "невольников чести".

Мы были в разлуке… Ты помнишь, мы были в разлуке,

А нынче мы вместе, любимая, нынче мы вместе.

Нам август прозрачный такую любовь напророчил,

Что жить бы и жить без оглядки на праздник вчерашний.

Нормальное лето. Разложены чувства построчно.

Нормальное лето. Как страшно, родная, как страшно.

Мы вольные кони, нам ветер за брата.

На острове плоском, что в центре Вселенной,

Встречаем рассветы.

Не хочется что-то в упряжку обратно,

Как прадедам нашим, – работать, работать

Зимою и летом.

Не хочется, братья. Не можется, кони.

Зачем же иначе глотали холодный мы

Воздух свободы?

Уж лучше до смерти себя мы загоним

В безудержном беге, и пусть человек

Покоряет природу.

Соленую воду мы пить научились,

Зимой из-под снега остатки травы

Выгребаем копытом.

И с теплой конюшней навеки простились,

И только ночами нам снится, что пашем…

Ах, сладкая пытка!

Эй, кони, довольно! Припомним обиды,

Тяжелую ношу, усталые спины, разбитые ноги.

И кнут, и подачку. И больно, и стыдно…

Мы сытно кормили собой воронье

В бесконечной дороге.

Наш бог лошадиный, наверно, таскает

Унылые души по райской долине

У бога людского.

Хорошее дело. Пускай привыкает —

И сено, и вечность… А нам и задаром

Не нужно такого.

Лошажии тени помчатся над степью

Навстречу рассвету и с проблеском первым

Растают, исчезнут.

А конское сердце потерпит. Потерпит,

Покуда вожак не вздохнет и не скажет:

Ну, что же, все честно.

Все честно, бродяги. Июльские ливни

И воздух полынный дороже душистого

Свежего сена.

Гнедые кобылы достанутся сильным,

И новый табун испытает копыта

Под небом весенним.

И, кажется, крылья у нас вырастают,

Мелькают столетья, огни, километры,

Планеты и звезды.

Уже не табун – журавлиная стая

Летит среди неба, и поздно прощаться,

И каяться поздно.

Оборвите траву,

Отгоните гнедого коня, —

Я в квартире умру,

И родня похоронит меня

Возле каменных стен

И асфальтовых чадных путей,

Но сбежит моя тень,

В миражи наших южных степей

Показалось, что жил,

Объезжал полудикий трамвай,

Но дрожат миражи,

Где то место – поди угадай.

Там тюльпаны цветут

И пасется последний табун.

Там свобода, а тут

Ходит по небу месяц-горбун.

Не смотри так, мой конь,

Я, конечно, бессовестно лгу.

Я поставил на кон

Степь твою, твою, воду и луг.

Проиграл, виноват,

На вино обменял образа.

Не гляди так, мой брат,

Опусти, опусти же глаза.

Окинув горизонт веселым взглядом,

Я отдыхал с любимой книгой рядом

И слушал, как мохнатая гроза

Ворочается в небе понарошку.

Жена на кухне жарила картошку,

И в тихий дом влетела стрекоза.

Мир вздрогнул, как солдатик на посту,

Когда в желудке чуя пустоту

И жалобную пулю в автомате,

Он слышит шорох или шепоток

И нажимает спусковой крючок.

Не помышляя больше о расплате.

А стрекоза боялась улететь

И продолжала крыльями вертеть,

Стоглазой головой тараня воздух.

Взорвались тучи, горизонт ослеп,

Я слушал город, как Ромео – склеп.

И мир погиб, и заново был создан.

Ударил в ноздри голубой озон,

Замкнул окружность близкий горизонт,

И хлынул дождь – явление природы.

Уселась на подушку стрекоза,