Николай Тряпкин - Стихотворения

И вскочил молодец, и наставил трубу
Сквозь лесные суки.
И узрел голубицу на Звездном дубу
Да у Млечной реки.

И ударила стрелка под то ли крыло,
И промчалась насквозь…
И великое пламя над миром прошло,
А верней, — пронеслось.

Издымились деревья, пропала трава,
И не стало воды.
Только месяц вверху зарыдал, как сова,
От великой беды…

И теперь, говорят, — ничего там вокруг:
Ни видать, ни слыхать.
Только эту вот притчу про сказочный лук
Мы решили сказать.

Грядущие сородичи мои
Да озарятся светом разуменья
И поведут все корешки свои
От дальней даты моего рожденья.

И скажут так: "Вот наши древеса
Они всегда раскидисты и юны.
У нас в роду не Божьи чудеса,
А золотые дедовские струны."

Ворожу свою жизнь — ухожу к тем начальным пределам,
Где я рос — прорастал, распускался цветком-чистотелом.
Заклинаю строку, а в душе уголек раздуваю,
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:

Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега-первопутки!
Ворожба ль ты моя! Этих строк переборные струны!
Городьба ль ты моя! Из души исходящие руны!

Уплываю туда, ухожу к тем далеким началам,
Где так все хорошо и с таким все бывает навалом!
Где любые сороки поют, как заморские пташки,
Где любая труха превращается в запах ромашки.

Заклинаю строку. И в душе уголек раздуваю.
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:
Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега первопутки!

— Ой ты, Ваня, Ваня.
Ваня, мой Иван!
Что же ты наделал?!
Мать родную утопил,
В черну прорубь опустил.
Что же ты наделал?!

Руки вскинула голубонька,
Закусила больно губоньку,
На порог упала.
То ли ворон за трубой, то ли сыч
Закричали:
— Магарыч!
— Магарыч!

Что-то взвыло, что-то ухнуло в трубе,
Крысы, мыши побежали по избе:
Ой, карга старуха,
Ни дупло, ни брюхо!
Полно с печки смотреть
Да вздыхать.
Полно Ваньку опивать,
Объедать.

Будет Ваня сам большой,
Будет Ваня пировать,
Будет женку одевать,
Заживет, куда там!

— Ой ты, Ваня, Ваня,
Ваня, мой Иван,
Что же ты наделал?!
Черный ветер шасть на лавку в избе,
Разрыдался по чьей-то судьбе.
То ли сыч, то ли вран,
Прямо в избу Иван,
Прямо в женку, прямо черный наган:
— Только пикни!

Изба содрогнулась, а двери — молчок,
Лишь темную пряжку прядет паучок.
За печью, в подполье, во тьме сундуков
Сидит он, проклятый, уж сотни веков…

— Ой ты, Ваня, Ваня,
Ваня, мой Ива-а-ан!
Ой! —
Выстрел!

Изба простонала. А двери — молчок.

… О страшная память! О злой паучок!
О древняя песня из тьмы избяной!
Когда это было? Под крышей какой?
Ты помнишь? Ты слышишь? Стой!
…………….
— Мамка! Мамуся!
Что же ты, мамка,
Лежишь на полу-то?
С полу-то люто,
Мороз.

— Мамка! Мамуся!
А мы ведь на лыжах
С Тузиком рыжим
Ходили за волком.

— Мамка! Мамуся!
Темно без огню-то,
Скребут по углам…
Хлебушка, мам…

— Глянь-ка, маманька:
А что же папанька —
Смирный такой
и На брусе висит?

— Ма-а-ама!!!
…………..
…Ты помнишь?
Ты слышишь?..
Стой!

Серебристая дорога, серебристая.
Лес да горы, снег да лунный порошок.
Вечер брызгами охотничьего выстрела
В небе скважины горящие прожег.

И над пропастью, тенями перекрытою,
Задремали придорожные столбы.
И мерещится за каждою ракитою
Теплый запах от невидимой избы.

Может, скрытый кедрачами и березами,
Где-то рядом здесь прислушался марал,
Как трубит ему оленьими совхозами
Затуманенный лесистый перевал.
А дорога вверх под сумеречным пологом
Продолжает свой медлительный подъем,
Хорошо бы там с кочующим геологом
Развести костер на облаке ночном.

Лес да горы, снег да пропасти отвесные.
Не боюсь тропой рискованной пройти.
Вот ступлю на ту хребтину поднебесную —
И пойду уже по Млечному Пути.

И вновь кладбище. Сосны и трава.
Ограды. Плиты. И цветы кипрея.
И жалкие надгробные слова,
Что не прочтешь без страха, не краснея.

И только слышишь — скрипнул коростель.
Да чуешь гул со сводов мирозданья…
И вот — стучит бессменная капель:
Ни имени. Ни отчества. Ни званья.

Мы еще не трезвы от испуга
И не можем спать.
И угрюмо смотрим друг на друга:
Что же нам сказать?

У могил святых, могил напрасных
Что нам говорить?
Что в стране, под знаменем прекрасным,
Было трудно жить?

Только вспомним ружья конвоиров
Да в испуге мать…
Эти годы ждут своих шекспиров, —
Где нам совладать? Мы еще не так-то много знаем —
Только счет до ста.
Мы еще почти не открываем
Робкие уста.

Ну, а если все-таки откроем
И начнем рассказ, —
Никакою славою не смоем
Этих пятен с нас!

Какие ветры прошумели!
Какая ночь тогда была!..
В какой же давней колыбели
Деревня отчая спала!

Ни проводов, ни чутких раций.
Спала и видела во сне
Флажки окрестных «капераций»
И что там есть, в какой цене.

А ночь свистела и кричала,
А что — попробуй дай ответ.
Спала деревня и не знала,
Что' суждено ей в смене лет.

И что нам завтра на рассвете
Вострубят трубы лебедей?
Мы спали праведно, как дети,
В качалке матери своей.

И кот урчал в хозяйский ворот
И не поведал никому,
Что жизнь идет в крутую гору,
Зарывшись в пасмурном дыму.

И сколько всякой перемены
Земле придется испытать!
И не сумеют эти стены
Пред бурей века устоять!

И только волны ржей колхозных
Заговорят со всех сторон.
И я замру здесь перед грозной
Неумолимостью времен.

И обойду кипрей высокий
И встану тихо у пруда,
Где в самой девственной осоке
Не пошелохнется вода…

А сколько их было за наших столом!
А сколько добра красовалось на нем!
А сколько высоких речей раздалось!
А сколько веселых ковшей испилось!