Николай Тряпкин - Стихотворения

Мудрец — он Богу самому
Всю правду выложит, не скроет.
(А тот по случаю сему
А возгремит, и волком взвоет!)

Зато глупец — известный жук:
Он перед властью медом льется!
А мед такой — хмельней наук,
Поскольку славою зовется.

4.

И видел я в земном своем скитанье —
Во всех углах на всех путях земных —
И свет ума, и полный мрак незнанья,
И гибель добрых, и всевластье злых.

И видел я, как подлость торжествует,
И как неправда судит правоту,
И как жрецы за глупость голосуют
И тут же всласть целуют ей пяту.

И проклял я все стогны человечьи,
И в знойный прах зарылся от стыда.
И под свистки холопского злоречья
К своим трудам ушел я навсегда.

5.

Суета сует, суета сует —
И в сто тысяч раз и вовек.
Только тьма и свет, только тьма и свет.
Только звездный лед, только снег.

Только тьма и свет, только зверий след
Да песок пустынь у могил.
Остальное все — суета сует,
То. Что ты да я наблудил.

И за годом год. И за родом род,
И за тьмой веков — снова тьмы.
Только звездный ход. Только с криком рот.
Да песок пустынь. Да холмы.

Не идолы славы и мощи,
Не цезарский пышный чертог —
Пусть снится мне белая роща,
А с ней голубой хуторок.

Той рощи давно уже нету,
Тот хутор навек позабыт.
Но столько блаженного свету
Мне память опять подарит!

У нас деревенька стояла
Всего лишь за вёрсту от них.
И вся эта роща сияла
Напротив окошек моих.

Сияла листвой многосенной,
Сияла стволами берез.
И я этот свет несравненный
Сквозь долгие годы пронес.

От жизни беспутной и дикой
Не раз он меня исцелял
И детскою той земляникой,
И зеленью тех опахал.

Доселе мне снится дорога
Под сенью березовых глав.
И веянье Господа Бога
Дороже мне всяческих слав.

Привет, межевая канава —
Святейшего храма порог!
И вдруг среди кущ, как застава,
Звучал хуторской флюгерок.
И снится мне белая гречка,
Играющий пчелами сад,
И то голубое крылечко,
И тот голубой палисад.

И ласковый свет новолунья
Доселе струится в меня —
И ты, хуторская певунья,
Красивая тетка моя!..

Изыди же, злой искуситель,
И всю свою смрадь уноси!
Поскольку не спит Искупитель,
Живущий у нас на Руси.

Промчатся года лихолетий,
Развеется пепел и дым,
И снова мы выйдем, как дети,
К березовым рощам своим.

И снова проляжет дорога
В тот белый сияющий храм.
И веянье Господа Бога
Промчится по всем клеверам…

Не идолы славы и мощи,
Не цезарский пышный чертог —
Пусть снится мне белая роща,
А с ней голубой хуторок.

Ах, ни горестных жалоб, ни смертной тоски!
И не место раздорам и суетной злобе!
Это просто запрыгали злые пески —
И пошли танцевать над просторами Гоби,

Из-под мертвых озер, из-под каменных дюн,
Из-под горьких пластов раскаленного света
Это каменный смерч! Это желтый тайфун!
Это злобные духи завыли с Тибета.

Где ты, ласковый свет сунгурийской зари?
Где вы, красные маки на рейдах Кантона?
Закружился песок над волной Уссури,
Над высокой звездой боевого кордона.

Закрывай же ладонями эту строфу
И не дрогни под гулом сыпучего шквала!
Это мудрый Конфуций и скорбный Ду Фу
Голосят под прыжком Огневого Шакала.

Это ходят, кружат, завывают пески
Над Великой стеной и по скверам Харбина.
Ах, ни горестных жалоб, ни смертной тоски!
Да святится в руке твоей щит паладина!

Как детская песня, как дым над трубой,
Как дым над трубой.
Душа улетает в покой голубой
В покой голубой, —
К далекому свету, к тому ли лучу
И песня уходит, и сам я лечу,
За ними лечу.

Сверкают антенны, плывут облака,
Плывут облака.
Земля под ногами — так далека!
И так далека!
Душа улетает в мерцающий свет —
И нету своих, и чужих уже нет:
Мерцающий свет!

За тучкою тучка — дорогой своей,
Дорогой своей,
Как белое стадо гусей-лебедей,
Гусей-лебедей,
За остовом белым другой островок…
И сам я мерцаю, как белый дымок,
Как белый дымок.

А в наших долинах курчавится хмель,
Курчавится хмель.
И я проходил там — веселый, как Лель,
Горячий, как Лель.
Зачем же теперь я в пустыне такой
И сам проплываю, как тень, над собой,
Как тень над собой?

Родимой поле! Далекая мать!
Забытая мать!
Заблудшего сына верните опять,
Пригрейте опять!
И травами ночи, и птицами дня
Из мертвого плена спасите меня,
Раскуйте меня!..

За тучкою тучка — дорогой своей,
Дорогой своей.
А что мне сиянье бесплотных лучей,
Бесплотных путей?
Пусть ветер ударит, и гром запоет —
И дух мой на землю дождем упадет,
Дождем упадет!

Когда Он был распятый и оплеванный,
Уже воздет,
И над Крестом горел исполосованный
Закатный свет,—
Народ приник к своим привалищам —
За клином клин,
А Он кричал с высокого ристалища —
Почти один.
Никто не знал, что у того Подножия,
В грязи, в пыли,
Склонилась Мать, Родительница Божия —
Свеча земли.
Кому повем тот полустон таинственный,
Кому повем?
“Прощаю всем, о Сыне Мой единственный,
Прощаю всем”.
А Он кричал, взывая к небу звездному —
К судьбе Своей.
И только Мать глотала Кровь железную
С Его гвоздей.
Промчались дни, прошли тысячелетия,
В грязи, в пыли
О Русь моя! Нетленное соцветие!
Свеча земли!
И тот же Крест — поруганный, оплеванный.
И столько лет!
А над Крестом горит исполосованный
Закатный свет.
Все тот же Крест… А ветерок порхающий —
Сюда, ко мне;
“Прости же всем, о Сыне Мой страдающий:
Они во тьме!”
Гляжу на Крест… Да сгинь ты, тьма проклятая!
Умри, змея!
О Русь моя! Не ты ли там — распятая?
О Русь моя!..
Она молчит, воззревши к небу звездному
В страде своей;
И только сын глотает кровь железную
С ее гвоздей.