Григорий Поженян - Стихи и песни [WEB]

Скоро ты будешь взрослым, больше станешь и шире.
Звезды бывают тоже маленькие и большие.
Те, что поближе — близкими, те, что подальше — дальними,
Если ты счастлив — счастливыми, если грустишь — печальными.
Звезды бывают крупными, в южных широтах яркими,
Спелыми, словно яблоки, те, что сбивают палками.
А иногда и тусклыми точечками одинокими —
Они зовутся грустными или попросту зимними.
Восходят они далеким, то ранними, то поздними.
Те, что одни — одинокими, те, что вместе — созвездиями.
Звезды не умирают, вечно качают ветра их.
Если нет звезд на небе, значит, ищи их в травах.
Если травы пожухнут, в море они зажгутся…
Звезды не умирают, звезды еще зажгутся.
Звезды не умирают, звезды еще вернутся.
Этим все люди живы, этим живи и ты.
Звезды не умирают, звезды — это надежды.
Весенние или зимние, туманные или ясные
Небесные звезды — синие.
Все звезды земные — красные.

Защищая свою крутизну,
не печальтесь, что губы разбиты.
Ни погонщику и ни слону,
как слоны, не прощайте обиды.
Шрам притерпится, боль отболит.
Как бы ни были поводы жестки,
никому не прощайте обид.
Защищайте свои перекрестки.
Есть особый изгиб у спины,
принимающий вызов обрыва.
И особая власть у разрыва.
Не прощайте обид, как слоны.
Без любви: ни щепы, ни следа.
Ни чужим, ни своим и ни званым.
Ни тоски, ни слонят, ни саванны.
Как слоны: никому, никогда.

Если был бы я богатым,
я б коня купил Тимурке,
Я б козу купил Игнату
и купил бы зайца Юрке.
Пусть Тимур проскачет лихо
за картошкою на рынок.
Пусть Игнат козу подоит
и сильней ее полюбит.
Пусть полней постигнет Юрка
зайца сложную природу,
раз уж взяться он решился
за большую эту тему.
Пусть постигнет,
пусть изучит
досконально
и научно,
а потом сидит и строчит
столько, сколько он захочет.
Только лучше не про Гришу,
а про Сашу и про Мишу,
про Андрея и про Женю,
про Булата и про Беллу,
про Ивана, про Степана,
про Петра и Митрофана —
это было бы нужнее
и, по-моему, смешнее.

Еще не зная, что тебя влечет
на рифы неизведанных открытий,
кто поселился, ангел или черт,
в душе, поднявшей паруса отплытий,
еще на изначальном рубеже
ты в поисках глубин идешь мористей,
а тень сомненья расползлась уже
по коже неоформившихся истин.

Но, скрытой одержимостью влеком,
внеклеточной и внематериковой властью,
прозрения накатывая ком,
себя ты чьей-то ощущаешь частью.

Талант надличен.
Как ты ни зови,
как ни тащи за хвост кота удачи —
кровь под ногтями и крыло в крови.
Коль страсти ближе —
горечь правды дальше.

Талант надличен.
Нет ни вечных льдов,
ни тайною задушенной ошибки.
Уже давно под тяжестью годов
заждались нас
пророчества пушинки.

Талант надличен.
Лишь хватило б сил,
все отметая, над тщетой вчерашней
встать у холмов безвременных могил
и ощутить, что ничего не страшно.

Этим утром я принял решение…
Принял решение.

Следы — это был человек и нету,
Следы — это только то, что осталось,
Следы, неразмытые морем,
Вдоль моря — следы,
Словно петли вдоль окон до желтой березы
И вновь вокруг дома
Вдоль окон до желтой березы —
К крыльцу моему.

Этим утром я принял решение,
Принял решение.

Следы
От сапог, от ботинок, от туфель,
Босые следы,
Уходящие в лес или в дюны по морозной примятой траве,
По первому снегу
Следы — это был человек и нету.
Следы — это только то, что осталось,
Но все остается с тобою навеки,
Но все с тобою навеки уходит,
А тебе уже ничего не страшно.

Если утром, а не днем или ночью…
Если утром, а не днем или ночью
Один на один с собою,
Один на один с собою
Ты принял решение.
Принял решение.

Этим утром я принял решение…

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зеленый,
Всегда зеленый — и зимой, и осенью.
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива,
Чтобы я мог не разгибаясь гнуться.
Но я другое дерево.

Если рубанком содрать со ствола кожу,
Распилить его, высушить, а потом покрасить,
То может подняться мачта океанского корабля,
Могут родиться красная скрипка, копье, рыжая или белая палуба.
А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу.
Я не хочу чтобы меня красили, сушили, белили.
Нет, я этого не хочу.
Не потому что я лучше других деревьев.
Нет, я этого не говорю.
Просто, я другое дерево.

Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят не сгорая, и это дает тепло.
А я хочу тянуться в небо.
Не потому что я лучше других деревьев, нет.
А просто, я другое дерево.
Я такое дерево.

Отчего так мучительно душно
в холода этой жёсткой зимы?
То ли тело душе непослушно.
То ли долго не старимся мы.
И, казалось бы, утро положе,
и не той уже сухости жар,
море стынет быстрее, и всё же
берега уходящие жаль.
Никакого не будет пожара.
Никому я не щит, не броня.
Без меня обойдутся, пожалуй,
и товарищ, и сын, и родня,
И Она оттого, что живая,
дай ей бог, оживится другим…
За хребтами победного мая
без меня — одиночество им.
Жребий мой и суров был, и редок.
Мне дарован солдатский аванс:
не вернувшиеся из разведок,
я живу, чтобы помнить о вас.

Когда ощенилась дворняга
в углу на соседских мешках,
захлопали люди дверями:
— Что проку в безродных щенках.
Нет масти — не будет и стати,
хвост кренделем, вниз голова,
и цвет разномастный, и, кстати,
нет спроса на псов без родства. —
И, чуя беду, бедолага,
постукивая хвостом,
щенков прикрывала дворняга
в распухших сосках животом.
Ночь минула. Утро настало.
Сосед мой — непьющий шофёр —
скулящих кутят закатал он
в матерчатый старый ковёр.
И вынес его воровато
в железобетонной руке.
И снова — круги по реке.
Но так уже было когда-то…
Ужели так долго лежали
на впалой груди облака?
Ужели не страшно, не жалко,
топить не устала ль рука?!

Дорога заказная
по тоненькому льду.
Зачем иду — не знаю.
Но всё-таки иду.
Моя луна за стогом.
И, верно, быть поре,
чтоб знать, с каким итогом
проснуться в декабре.
Я долго жил, а нажил
из трубочки дымок.
Телегу жизни нашей
расшатывал, как мог.
Зато я славно пожил,
собой не дорожа.
Умел ходить без дрожи
по лезвию ножа.
Лежал с разбитой бровью,
дышал едва-едва.
Как камни к изголовью,
я складывал слова.
Чтоб не было зазора.
Меж ними и судьбой.
Уже иду не в гору,
болтаю сам с собой.
Уже иду не в гору.
Железною десной
дожёвываю фору,
дарённую войной.