Людвик Ашкенази - Черная шкатулка

— Я бы как-нибудь привыкла, — сказала девчонка, опираясь на костыль, но ведь мужчины всегда смотрят на ноги.

— Кто тебе сказал? — спросил мальчик. — Что за чепуха!

Зачем разглядывать женщинам ноги?

— Я об этом знаю давно, — ответила девчонка. — Сперва

мужчины смотрят на ноги, а потом уже только заглядывают в лицо.

— Я бы должен был об этом знать, — прошептал мальчик. —

Я же мужчина.

— Ты? — печально улыбнулась одноногая. — Ты еще мальчик.

Я дам себе отдых, сегодня должно получиться,

буду сама с собою, уходите все прочь,

как хорошо — в двери никто не стучится,

и черная женщина может иметь свою ночь.

Вот придет вечер, сварю себе кофе,

свой густой кофе, черный как я,

брошу четыре кусочка сахару,

табак и кофе, это — любовь моя.

В старой чашке густой осадок,

вот потеха, он правду расскажет мне.

Черной жизни моей остаток

черной гущей лежит на дне.

Это ужасно, — когда трогается поезд.

это ужасно, — когда поезд отходит от перрона,

и Вчера превращается в облако пара

со всем великолепием игры в словечки,

долгого ожидания на углу, скатерти в пятнах,

переплетающихся пальцев,

воды, пепла, яиц вкрутую, самолюбия,

сдавленного спазмами горла,

и, о боже, с внезапно и нежно запрокинутой головой,

с пенящимся, черным и горьким кофе любви,

заваренным на скорую руку и выпитым залпом.

Это самое ужасное,

когда вчера превращается в пар

и сегодня и завтра…

Можно пойти и купить свежую газету

и пару пачек сигарет,

сто грамм салата, оливье

и полбатона, — это да,

сегодня еще да,

а что же завтра?

Кто раздвинет утром занавески?

Кто скажет: «Ну и льет… как из ведра!

Это ты? Это твоя голова на моей подушке?»

Случилось как-то — это было в Париже

и прямо в Эйфелевой башне! —

на конкурс красоты пришла сама Краса.

Денег на вход у нее, разумеется, не было,

и внутрь ее не пустили.

Краса печально спустилась по винтовым ступенькам,

перешла по мосту через Сену

и присела на лавочке близ Трокадеро.

Рядом сидели влюбленные,

и девушка говорила:

— Антигона — мой идеал! —

а сама думала: «Опять спустилась

петля на чулке».

Тем временем конкурс закончился

и была избрана

Мисс Универзум.

Получила чек на 50 000 франков,

поплевала на него на счастье

и засунула за лиф из пенопласта.

«Ax, — говорила себе Краса, —

мне так хочется кого-нибудь иметь. Право пора…»

На нее уже давно никто не засматривался.

Она была немного старомодна в своей одежде —

скорей мужской, чем женской,

в костюме из зеленого вельвета,

в простых застиранных чулках и башмаках,

слишком стоптанных для женщины,

в которых она ходила, точно Чарли Чаплин.

Никто не знал ее настоящей улыбки —

улыбки князя Мышкина, Дона Кихота,

девочки со спичками, Маленького принца.

Она очень редко так улыбалась,

и никто не видел этой улыбки,

потому что в такие минуты

вокруг всегда стояла темнота.

Светит лампочка в окне от поздна до рана,

марихуана, марихуана.

а постель, постель не стлана,

марихуана.

И проигранная ночь, в сердце — рана,

марихуана, марихуана,

почему твоя постель никогда не стлана?..

Марихуана.

А что мне остается? Ну, что мне остается?

Поднимусь, я жива еще, мне сдается.

Ах, не хочется, дети,

не хочется мне, не хочется…

Я его, папочка, ни разу не видала,

ну того, что должен меня взять.

А какой я буду у него по счету?

Я не дорогая? А меня полюбит твой любимый зять?

Все ж скажи мне, папа, я которой буду?

Где бычок, ну тот, что дочкой стал тебе?

Я ему, папочка, постелю подстилку,

точно же такую, что стелил ты мне.

Рано утром, паночка, замычит теленок,

ты ему поласковей: «Уж бегом бегу!»

— Что мычишь так грустно, — спросишь ты спросонок, —

разве тебя, дочка, я не берегу?

Не отнимайте у женщин сигареты,

я вам серьезно говорю.

И сами подносите спичку, не ожидая просьбы.

Им нравится любой огонь, даже самый крохотный,

любой огонь, игра с огнем,

красная точка, тускло пронизывающая темень.

Поэтому не берите у них сигареты,

они любят курить вдвоем

и смотреть на вас сквозь облачко голубоватого дыма,

чтобы знать, как вы к этому относитесь

и достаточно ли вы серьезны в темноте,

незаметно переходящей в рассвет.

Они всматриваются в вас, освещая огоньком сигареты,

это их фонарик.

Бывает, сигарета погаснет у женщины во рту,

и поблизости не оказывается никого, кто бы мог снова

дать ей огня.

В одном городке, да, это было в Испании,

люди терпеливо стояли в очереди за счастьем.

Счастье отпускали в кулечках, взвешенных заранее,

в маленьких фунтиках из целлофана с надписью «Фелицитас».

В каждом фунтике было стеклышко с радугой, пряник,

пучок душистой травки, монетка и по одному молочному зубу.

Словом: сто граммов счастья.

Некоторые стояли в очереди с самого рождения.

Иногда то одна, то другая из женщин, дожидавшихся счастья,

говорили соседям:

— Будьте добры, я стою за вами (или: перед вами),

я сейчас вернусь,

я только сбегаю за хлебом,

или отлучусь на свадьбу, или мне надо на похороны.

Не забудьте, я стою за вами, мучас грациас!

И шла на берег, чтоб прилечь у моря,

где волны днем и ночью омывают гальку,

и пена нежно гладила ее уставшие ступни.