Джон Мильтон - Стихотворения

Соединитесь, пение и стих,

Безжизненную персть одушевляя,

Чтоб насладиться мы могли сполна

Мелодией, которая слышна

Вокруг того, чей трон сапфироцветный

Воздвигся средь несметной

И грозной рати ангельских чинов;

В чью честь хвалу на арфах златострунных

Слагают сонмы херувимов юных,

И трубы серафимов вторят им

Раскатом победительным своим,

И праведники с просветленным взором

Псалмы и гимны хором

Поют спокон веков.

Мелодия не умолкала эта

И на земле у нас в былые лета,

Пока завет творца, чуждаясь зла,

Покорно вся живая тварь блюла

И не разладил грех людского рода

Начальную гармонию природы,

Где каждый голос прославлял того,

Кем созданы и свет и естество.

О, пусть скорей тот наш напев чудесный

Опять сольется с музыкой небесной,

И вновь свой лик нам даст господь узреть

В сиянье дня, что не померкнет впредь!

ЛЮСИДАС

"Вновь, плющ, и мирт, и лавр вечнозеленый,

Вновь с ваших густолиственных ветвей

Побеги, неокрепшие покуда,

Безжалостно я буду

Срывать рукою грубою своей.

Жестокость это, спору нет, но ей

Несчастье наше служит извиненьем

Мертв Люсидас. До срока мир лишился

Того, кому нет равных меж людей.

Как не запеть о нем, коль песнопеньям

Меж нами каждый у него учился?

Так пусть к нему, кто на гребне зыбей

Качается теперь в гробнице влажной,

Доносит ветер горький плач друзей!

О девять дев, кому Юпитер вверил

Ключ, что из-под его престола бьет,

Начнем, и пусть мой голос изольет

Скорбь о тебе, наш Люсидас несчастный,

С такой же силой страстной,

С какой, даст бог, произнесет поэт

Иных, грядущих лет

Надгробный стих и над моею урной.

С тобой росли мы на холме одном,

С тобой своих овец пасли вдвоем.

С тобой, когда заря откроет очи

И глянет на туманные поля,

Мы стадо по траве, росистой с ночи,

Вели в луга под трубный зов шмеля.

С тобою вместе бдить мне приходилось,

Пока на запад медленно катилась

Зажегшаяся вечером звезда,

И фавны и сатиры до денницы

Под звук твоей цевницы

В лесной глуши плясали иногда,

И часто-часто песней, нами спетой,

Мы умиляли старика Дамета.

Но ты, пастух, ушел, и увидать

Друзьям тебя не суждено опять,

И эхо о тебе горюет в гротах,

Над сводами которых балдахин

Сплели лоза и тмин.

Ни заросли орешника, ни ивы

Листвою говорливой

В ответ на твой напев не зашумят.

О Люсидас, страшней, чем тля для розы

Иль клещ, до крови жадный, для ягнят

Или для первых мартовских цветов

Нежданные морозы,

Весть о конце твоем для пастухов!

Где, нимфы, были вы, когда сокрыли

Пучины Люсидаса навсегда?

Вас не было на склоне, где в могиле

Лежит друидов, бардов наших прах,

Ни на лесистой Моне, ни в краях,

Омытых вещей Ди... Но вправе ль, нимфы,

Я вас корить: "Будь с ним вы..."?

Чем вы могли смягчить удел его,

Коль даже Каллиопа не сумела

Спасти от смерти сына своего,

Хоть мир о нем и пролил море слез,

Когда певец толпой осатанелой

Был брошен в Гебр и к Лесбосу унес

Поток его растерзанное тело?

Зачем избрал, в отличье от иных,

Наш Люсидас пастушескую долю,

Зачем ценою бдений покупал

Щедроты муз, на милости скупых,

А не играл с Неэрой на приволье,

Амариллиде кудри не трепал?

Для славы? Да, того, чьи мысли чисты,

Кто суетность утех презрел, она

Ведет вперед стезей труда тернистой.

Но в миг, когда нам цель уже видна,

Слепая фурия рукой узлистой

Нить краткой жизни обрывает... "Грех,

Гремит мне гневно с неба Феб лучистый,

Отождествлять со славою успех.

Не в этой жизни истинная слава

Стяжается по праву

Увенчивает ею не молва,

А лишь один владыка естества,

Всезрящий и всеведущий Юпитер.

Лишь в горных сферах, где вершит он суд,

Награды или кары смертных ждут".

О Аретуза и неспешный Минчо,

Клянусь, не оглашал и вас досель

Напев, что мне звучит с зенита нынче...

Но тс-с, моя свирель!

Я слышу, как трубит герольд пучины.

Твердит он, что причина

Несчастья с Люсидасом - не Нептун,

И учинить допрос спешит стихиям.

Валы и ветры вопрошает он,

Кто пастуха посмел сгубить бесчестно.

Им это неизвестно,

И Гиппотад дать слово принужден,

Что целый день безветрие царило,

Был воздух тих, зеркально лоно волн,

И в них Панопа с сестрами шалила.

За то, что сгинул друг наш благородный,

В ответе лишь один его негодный,

Построенный в проклятой спешке челн.

Вот шествует в короне тростниковой

Преданьями воспетый Кем с челом,

Где скорбь запечатлелась, как на том

Цветке, что носит знак ее багровый.

Он плачет о наперснике своем,

А сзади водяного

Идет ценитель галилейских вод

С двумя ключами (ибо отворяет

Он золотым, железным запирает)

И сокрушенно митрою трясет:

"Как жаль, что добрый пастырь умирает,

Но здравствует и процветает тот,

Кто не о стаде - о себе радеет;

Тот, у кого важнее нет забот,

Чем в праздник бражничать со стригалями

Да ссориться с почетными гостями;

Кто ремеслом пастушьим не владеет

И, слепоустый, брезгует трудами,

Без коих пастуху не преуспеть!

Дела мирские - вот его услада.

А коль дерзнет на пастьбе он запеть,

Его свирель фальшивит, раня слух.

Мрут его овцы от парши и глада.

Стоит у них в загоне затхлый дух,

И по ночам оттуда за ограду,

Которую забыл закрыть пастух,

Уносит жадный волк ягнят из стада,

И некому, увы, разбой пресечь,

Хоть над дверьми висит двуручный меч".

Но с сицилийской нимфою своею

Спеши назад, Алфей! Умолк тот глас,

Чей грозный звук принудил к бегству вас.

К нам из долин, где дышится вольнее,

Где умеряют ветры, тихо вея,

Неистовство пылающего дня,

Где быстрые ручьи бегут, звеня,

И где апрель в плаще зеленом вымыл

Медвяными дождями лик земли,

Несите все цветы, что там взросли

Охапки хрупких скороспелых примул,

Жасмина и ромашки полевой,

Фиалок, роз, гвоздик пьяняще пряных,

И гиацинтов рдяных,

И буковиц с поникшей головой.

Пусть скорбный амарант, нарцисс печальный

Нальют слезами чашечки свои

И царственным покровом в миг прощальный

Устелют море, коим у семьи

И сверстников наш Люсидас похищен.

А мы, чтоб отдых дать себе от мук,

В догадках утешения поищем.

О горе, где теперь наш юный друг?

Где носят волны прах его холодный?

Быть может, у Гебридов, в царстве вьюг,

Он увлечен водоворотом в бездну

К насельникам ужасным тьмы подводной,

Или, не слыша зов наш бесполезный,

Под легендарным Беллерусом спит,

Близ той горы, откуда страж небесный

К Наманке и Байоне взор стремит?