Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2

Здесь медленно варится лихорадка,
Изнемогает бледный огонек,
Колдует заяц и трепещет сладко
В гнилой траве, готовый наутек.

На волчьем солнце расстилает прачка
Белье умерших – грязное тряпье,
И, все грибы за вечер перепачкав

Холодной слизью, вечное свое
Несчастие оплакивают жабы
Размеренно-лирическим «когда бы».

Поникнув воспаленными крылами,
Багряный лик в последний раз блеснул.
Соленый ветр с залива потянул,
И дым чернее стал над кораблями.

Не прогремят тяжелыми цепями
Лебедки быстрые. Умолкнул гул.
Кипучий рейд недвижимо заснул.
Спят корабли, зарывшись якорями

В надежное властительное дно
Им дальний путь в морских пустынях снится,
Изгибы волн и облаков руно.

И в этот час, когда совсем темно,
Хочу бесшумно, как ночная птица,
Под парусом в неверный путь стремиться.

Поcв.глубины стемневшей алтаря
Он вышел утомленными шагами
И скорбными, как смертный час, словами
Нам повествует, книгу растворя,

О муках Иудейского Царя,
Безжалостно замученного нами.
И плачут свечи, трепетно горя,
И каплет воск прозрачными слезами.

От скорби потемнели образа,
Чуть слышится молитвенное пенье.
О, Господи, развей мое сомненье.

Коснись, коснись, небесная гроза,
Чтобы из глаз моих, как очищенье,
Горячая скатилася слеза.

Сквозь щель на темной занавеске
Стрелою тонкою огня
Он разбудил, нежданно резкий,
Еще дремавшего меня.

Виденья сонные храня,
Еще душа тусклее фрески,
А за окном в немолчном блеске
Ликует летний день, звеня.

Чуть видны на стенах узоры.
Едва белеет потолок.
И сердце чувствует укоры.

К окну, к окну в один прыжок
И, вздернув торопливо шторы,
Впускаю золотой поток.

Рассеянно поправив волоса
И прислонясь задумчиво к кушетке,
Вы улыбнулись. Смолкли голоса
И, словно птица, пойманная в сетке,

Забилось сердце. На земле так редки,
Так страшно редки встречи-чудеса,
И радостно стремится в небеса
Душа, ушедшая из темной клетки.

Но кончился неповторимый час,
И невозвратно счастье отлетело.
Я буду до последнего предела,

Пока огонь и разум не погас,
Пока сомненьем сердце не истлело,
На дне души хранить мечту о вас.

Еще весна проснулася едва
И холодно прозрачными утрами,
Но снег сошел, и ровными коврами
Желтеет прошлогодняя трава.

Снегами ранена, она еще жива
И шевелит завядшими стеблями.
И дышит долгожданными лучами,
И говорит чуть слышные слова.

Часы ее сосчитаны. Подснежный
Расцвел цветок и в чаще, и во рву.
Пути весны нелепо неизбежны,

И я цветок без сожаленья рву,
Склонясь к земле, и бережно, и нежно
Ласкаю прошлогоднюю траву.

Весенней радостью дышу устало,
Бессильно отдаюсь тоске весенней...
В прозрачной мгле меня коснулось жало
Навеки промелькнувших сновидений.

Как много их – и как безумно мало!
Встают, плывут задумчивые тени
С улыбкой примиренья запоздалой...
Но не вернуть пройденные ступени!

И дружбы зов, солгавшей мне невольно,
И зов любви, несмелой и невластной,—
Все ранит сердце слишком, слишком больно...

И кажется мне жизнь такой напрасной,
Что в этот вечер, радостный и ясный,
Мне хочется ей закричать: «Довольно!»

Весенний вечер, веющий забвеньем,
Покрыл печально плачущее поле.
И влажный ветер робким дуновеньем
Нам говорит о счастье и о воле.

Вся отдаюсь томительным мгновеньям,
Мятежно верю зову вечной Воли:
Хочу, чтоб ты горел моим гореньем!
Хочу иной тоски и новой боли!

Немеет ветра вздох. Уснуло поле.
Грустя над чьим-то скорбным заблужденьем,
Пророча муки, тихий дождь струится...

Но сладко ждать конца ночной неволи
Под плач дождя: слепительным виденьем
Наш новый день мятежно загорится!

Беспечный паж, весь в бархате, как в раме,
Он издали следит турнира оживленье.
Ребенок,– он склоняется, как в храме,
И ловит набожно скользящие мгновенья.

Смятенный,– он не грезил вечерами.
Улыбки он не знал всевластного забвенья.
Он не клялся служить прекрасной Даме,
Склонясь, он не шептал обетов отреченья.

Еще не слышал он тревожные раскаты
Томительной грозы. Цветы вокруг не смяты.
Ребенок, – он глядит, как день – задорно...

Он не клялся пред статуей Мадонны...
Все ж близок миг! Он склонится покорно
У чьих-то ног коленопреклоненный!

... И Данте просветленные напевы,
И стон стыда – томительный, девичий,
Всех грез, всех дум торжественные севы
Возносятся в непобедимом кличе.

К тебе, Любовь! Сон дорассветный Евы,
Мадонны взор над хаосом обличий,
И нежный лик во мглу ушедшей девы,
Невесты неневестной – Беатриче.

Любовь! Любовь! Над бредом жизни черным
Ты высишься кумиром необорным,
Ты всем поешь священный гимн восторга.

Но свист бича? Но дикий грохот торга?
Но искаженные, разнузданные лица?
О, кто же ты: святая – иль блудница?

За детский бред, где все казалось свято,
Как может быть святым лишь детский бред,
За сон любви, слепительный когда-то,
За детское невидящее «нет»,
Которым все, как ясной сталью сжато,—

Ты дашь за все, ты дашь за все ответ!
Ты помнишь сад, где томно пахла мята,
Где полыхался призрачный рассвет?..
В твоем саду все стоптано, все смято,—
За детский бред!

Что ж плачешь ты, как над могилой брата?
Чего ж ты ждешь?.. Уже не блещет свет,
И нет цветов... О, вот она – расплата
За детский бред!