Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2

И лихорадочный больной, тоской объятый,
Худыми пальцами свивая тонкий жгут,
Сжимает свой платок, как талисман крылатый,
И с отвращением глядит на круг минут...

То было в сентябре, вертелись флюгера,
И ставни хлопали, но буйная игра
Гигантов и детей пророческой казалась,

И тело нежное – то плавно подымалось,
То грузно падало: средь пестрого двора
Живая карусель без музыки вращалась!

Румяный шкипер бросил мяч тяжелый,
И черни он понравился вполне.
Потомки толстокожего футбола:
Крокет на льду и поло на коне.

Средь юношей теперь по старине
Цветет прыжок и выпад дискобола,
Когда сойдутся, в легком полотне,
Оксфорд и Кембридж – две приречных школы.

Но только тот действительно спортсмен,
Кто разорвал печальной жизни плен:
Он знает мир, где дышит радость, пенясь...

И детского крокета молотки,
И северные наши городки,
И дар богов – великолепный теннис!

Речка, распухшая от слез соленых,
Лесные птахи рассказать могли бы;
Чуткие звери и немые рыбы,
В двух берегах зажатые зеленых;

Дол, полный клятв и шепотов каленых;
Тропинок промуравленных изгибы;
Силой любви затверженные глыбы
И трещины земли на трудных склонах:

Незыблемое зыблется на месте.
И зыблюсь я... Как бы внутри гранита
Зернится скорбь в гнезде былых веселий,

Где я ищу следов красы и чести,
Исчезнувшей, как сокол, после мыта,
Оставив тело в земляной постели.

Как соловей сиротствующий славит
Своих пернатых близких, ночью синей,
И деревенское молчанье плавит
По-над холмами или в котловине, —

И всю-то ночь щекочет и муравит
И провожает он один, отныне, —
Меня, меня: силки и сети ставит
И нудит помнить смертный пот богини...

О, радужная оболочка страха!
Эфир очей, глядевших в глубь эфира,
Взяла земля в слепую люльку праха.

Исполнилось твое желанье, пряха,
И, плачучи, твержу: вся прелесть мира
Ресничного недолговечней взмаха.

Когда уснет земля и жар отпышет
И на душе зверей покой лебяжий
Ходит по кругу ночь с горящей пряжей
И мощь воды морской зефир колышет.

Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит
В неудержимой близости, все та же,
Целую ночь, целую ночь на страже!
И вся как есть далеким счастьем дышит.

Хоть ключ один – вода разноречива:
Полужестка, полусладка. Ужели
Одна и та же милая двулична?

Тысячу раз на дню, себе на диво,
Я должен умереть на самом деле
И воскресаю так же сверхобычно.

Опять струнных ногтей повилика
Поднимет рояля лаковый парус
И качнет по буграм басов и крика
Истерику, полыхающую из яруса в ярус.

И когда под ножами клавиш
От сочных болью царапин
Сердце повиснет на нитке,
Как вырванный глаз,
Каждый ты исступленно восславишь:

Прощенья!
Осанна!
Александр Скрябин —
Землевращенья
Экстаз.

Бактерия! Madame Бактерия!
Я очень... Я прошу... знаете...
Я расцелую ваши формы серые,
Только не майте!
Конечно, я очень рад вам...
И даже... Вы не верите клятвам?
Я льстец? Ничего подо...
Я поперхнулся вовсе не от подлизывания.
Мне ведь только Хочется туда,
Вон, где труба, и провода,
И фасадов столько да полстолько...
А?.. Милая, многоуважаемая Бактерия,
Вы все-таки вотируете недоверие?..

Томик, налитый прошлым,
Соками глаз пахать.
Ольге легли к подошвам
Льготные глины стиха.
Ясные явства Яснышу
Я сношу.
И новою ношею шею
Светло одев,
В завтра ступаю и слушаю,
Что говорят две
Прежние
Те ж:
Ясныша ближние нежни
И мятеж.

Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.

На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри... Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.

С той девушкой у темного окна —
Виденьем рая в сутолке вокзальной —
Не раз встречалась я в долинах сна.

Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может, ей – и в небе счастья нет?..

Die stille Strasse: юная листва
Светло шумит, склоняясь над забором,
Дома – во сне... Блестящим детским взором
Глядим наверх, где меркнет синева.

С тупым лицом немецкие слова
Мы вслед за Fraulein повторяем хором,
И воздух тих, загрезивший, в котором
Вечерний колокол поет едва.

Звучат шаги отчетливо и мерно,
Die stille Strasse распрощалась с днем
И мирно спит под шум деревьев. Верно,

Мы на пути не раз еще вздохнем
О ней, затерянной в Москве бескрайной,
И чье названье нам осталось тайной.

Как жгучая, отточенная лесть
Под римским небом, на ночной веранде,
Как смертный кубок в розовой гирлянде—
Магических таких два слова есть.

И мертвые встают как по команде,
И Бог молчит – то ветреная весть
Язычника – языческая месть:
Не читанное мною Аге Amandi! [13]
Мне синь небес и глаз любимых синь
Слепят глаза. – Поэт, не будь в обиде,
Что времени мне нету на латынь!

Любовницы читают ли, Овидий?!
– Твои тебя читали ль? – Не отринь
Наследницу твоих же героинь!