Эмиль Верхарн - Стихи

— Увы! Когда же он придет, —
Когда багряный вечер ждет,
Кто появиться должен неизбежно
И кто появится, как рок?
Во мне безумие растет волной мятежной
И поднимается от ног
К уже галлюцинирующим гр у дям!
Где руки, что пролили кровь?
Они раскроются — и будем
Мы длить кровавую любовь!
Все тело ждет любовной казни.
Что страх, когда желанье жжет?
Меня никто не обойдет
В моем властительном соблазне!
Кто ж должен пожелать меня
Среди вечернего огня
В железном грохоте и реве?

— О женщина вся в черном, столько дней
Кого ты ждешь средь площадей.
Кого ты ждешь?

— Того, чей нож отведал крови!

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ,
Со лбом, в бореньях роковых
Разбитым о недвижность их!

На жесткой почве, с прямотой иглы,
Глухого леса высятся стволы;
Их ветки — молний изваянья;
Вверху — квадратных скал углы —
Громады страха и молчанья;
И бесконечность в вышине
Алмазных звезд, с небес ко мне
Глядящих, — строги и суровы;
И за покровами покровы
Вкруг золотой Изиды [11] Изида — древнеегипетская богиня, культ которой как богини природы распространился по всей Римской империи в первые века н. э. В честь Изиды совершались мистерии, и выражение «покров Изиды» приобрело смысл «покров тайн природы». , в вышине!

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Как взоры пристальны их роковых проблем!
Первичные, они — пред нами суть затем,
Чтоб в вечности пребыть такими ж!
От их всевластных рук вселенной не отымешь,
Они лежат на дне и в сущности вещей,
Нетленно проходя сквозь мириады дней.

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Открою я глаза: их чудеса кругом!
Закрою я глаза: они во мне самом!
За кругом круг, в бессчетных сочетаньях.
Они скользят в воспоминаньях.
Я погибаю, я пропал,
Разбив чело о камни скал,
Сломав все пальцы об утесы…
Как бред кошмара— их вопросы!

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Вы тексты от каких затерянных страниц?
Остатки от какой разрушенной вселенной?
Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, —
Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно!
От ваших пристаней кто вдаль не отплывал?
Но гибли все ладьи о зубья тайных скал.

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Мой ум измучен и поник
На берегах спокойных книг,
В слепящем, словно солнце, мраке;
И предо мной во мгле теней
Клубком переплетенных змей
Взвиваются хмельные знаки.
Я руки протянул во мгле:
Но вашей тяжестью к земле
Я наклонен в порыве смелом.
Я изнемог, я изнемог —
На переходах всех дорог
Встречаться с вами, как с пределом!

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Доколе ж длительная пытка
Отравленного их напитка,
Вливаемого в грудь с высот?
Как знать, реальность или тени
Они? Но, холоден как лед,
Их роковой закон гнетет
Чудовищностью нарушений!
Доколь бессчетность в вышине
Алмазных звезд в их вечном сне,
Взор устремляющих ко мне
Неумолимо и сурово?
О, вечно ль не сорвать покрова
Вкруг золотой Изиды в вышине?

Как длинные нити, нетихнущий дождь,
Сквозь серое небо, и тучен и тощ,
Над квадратами луга, над кубами рощ
Струится нетихнущий дождь,
Томительный дождь,
Дождь…

Так он льет со вчера,
Так он мокрые тянет лоскутья
С тверди серой и черной;
Терпеливый, упорный,
Так он льет со вчера
На перепутья,
Необорный.

По путям,
Что ведут от полей к городам,
По дорогам, безмерно скривленным,
Шагом сонным,
Монотонным,
Утомленным,
Словно дроги путем похоронным,
Проезжают возы в колеях,
До того без конца параллельных,
Что они исчезают в ночных небесах
И сливаются в далях предельных,
А вода
Час за часом струится всегда;
Плачут травы, деревья и домы
В бесконечности кроткой истомы…
Перейдя за гнилые плотины,
Разливаются реки в долины
Серой пеной,
И плывет унесенное сено;
Ветер хлещет орешник и ивы;
И, хвостами в воде шевеля,
Стадо верных быков наполняет мычаньем поля;
Вечер близится; тени — пугливы
И неслышно ложатся вдоль сумрачных рощ;
Твердь — все та же;
Так же льется нетихнущий дождь,
Долгий дождь,
Дождь густой, непрозрачный, как сажа.

Долгий дождь
Нити вытянул ровно и прямо;
Ткет ногтями своими упрямо,
Петля за петлей, стежок за стежком, —
Одеянье,
Закрывая в свой плащ каждый дом,
Каждое зданье,
В плащ изодранный, жалкий,
Что виснет тряпьем,
Как на палке…
Голубятня под крышей зубчатой;
Слуховое оконце, бумагой заткнутое грубо;
Водосточные трубы,
Что крестом стоят над коньком;
На мельницах крылья с заплатой;
Крест над родной колокольней —
Под долгим дождем,
Непрерывным дождем,
Умирает зимой в агонии безвольной…

О, нетихнущий дождь,
В серых нитях, в морщинах, с большой бородой
Водяной!
О, нетихнущий дождь
Старых стран,
Многодневный, седой, облеченный в туман!

Туман, как ватный ком, ложится
На всю округу. Он плотней
Вдоль окон, около дверей,
А над рекой — клубится.

Река медлительно впотьмах
Уносит трупов груз зловонный,
Луна — мертвец, похороненный
В каких-то дальних облаках.

И лишь на лодках, над пучиной,
В неверном свете фонарей,
Видны склоненных рыбарей
Дугою согнутые спины.

Еще с заката рыбаки.
Бог знает что ловя упорно,
В немую глубину реки
Свой невод погрузили черный.

А там, во мраке дна речного,
Людских скорбей и бед клубки
На жертву броситься готовы…
Их молча ловят рыбаки
И верят в правоту простых своих стараний,
В полночной темноте, в злокозненном тумане.

Как молот, бьет полночный звон,
Угрюмый голос похорон,
Срываясь с отдаленных башен;
Осенней ночью глух и страшен
Полночный звон.

Черны над речкой рыбаки…
Одета плоть их в странные лохмотья…
Со шляп убогих за воротники,
За каплей капля, весь туман окружный
Стекает дружно.

Деревни, онемев, стоят;
Закоченел лачужек ряд;
Немы орешника кусты,
С которых ветер снял листы.

Глуха, нема лесная тьма;
Ни звука, словно мир до края
Зола наполнила сырая.
И каждый, хоть нужна подмога,
Своим лишь делом занят строго,
Без помощи друзей, без слов,
И свой у каждого улов.