Сергей Гандлевский - Сборник стихов

Алмазы рос ы голубые
На райских горят алтарях,
И руки твои золотые,
И сердце твоё в волдырях, —
Сплетенья судьбы и извивы!
Ты заново выткала их —
И брачный хитон из крапивы,
И вечность, одну на двоих.

небо никнет к изголовью
тверди острие
кто кормящее любовью
кто кормимое

заливает слух и зренье
задыхает вздох
сорванный ковчег сирени
завертел поток

это пасха это наше
умер и воскрес
перламутровые чаши
молоко небес

и грудь и бёдра мукой сведены
во всём не ты я стала только мною
и друг от друга мы отделены
непроходимой кожаной стеною

живот земли влагалище воды
сосцы травы — и сладостней и ближе
я царь огня я с воздухом на ты!
что там вращается скрежещет с высоты
я никакого ангела не вижу

В Старом городе у слепого араба
Куплю, под палящим солнцем
Четыре часа проторговавшись,
Серебряную фигурку — льва, левиафана,

Царя Давида, играющего на арфе,
Чернёное маленькое сердечко,
Колечко с таинственной вязью,
Колокольчик цимцум, недреманое Око,

Куколку-плакальщицу, что звенит-звенит, перестать не может, —
Маленькую куплю тебе безделушку,
Привезу, войду, руки за спину пряча,
Весело спрошу: «Угадай, в которой?» —

Угадаешь, родная моя, да не ответишь,
Десять лет как нет тебя рядом,

Но это в общем неважно,
Лишь бы ты была довольна и здорова,
Лишь бы радовалась серебряному подарку,

Лишь бы там, где ты сейчас, меня не забыла,
Лишь бы — была, лишь бы

Простила мне моё воскресенье.

Если смерть на любовь налезет — кто победит
Мнится что стопудово смерть
Налезет напялится как на антилопу удав
Смазкою слюнногустой жолтой уветливо чавкло сдобрит
Вывернув челюсти бессмысленно тускло утробно в низкое небо
Плёнками глаз блестя

Если только налезет

Похоже и пытаться не станет куда там
Хватило прошлого раза

Вон любовь её в ладони держит
Аккуратно мелкими стежками тоненькой иглой зашивает
Ротишко разорванный почти до
Крохотного ссохшегося афедрона
Жалеет промышляет
О белесоватом корчащемся безгласно простейшем

Маленький бумажный самолётик,
Сложенный из листка в клетку, на котором
Я написал заветное своё желанье,
Попал в грозовой фронт над палестинскими территориями
И сгорел, так и не увидев
Посадочных огней Бен-Гуриона
(Этот свет, маленькую искру,
Видели в полночном небе лётчики израильских ВВС, лучшие асы в мире,
И засвидетельствовали о том под присягой).

Ты проснёшься под утро (на спине, — слёзы,
Как в детстве, натекли в уши)
И, вытирая их рукой, обнаружишь на ладони
Маленького — несколько палочек, кружок головы, улыбка —
Нарисованного шариковой ручкой пилота. И это
Будет значить не что иное,
Как то, что парашют таки раскрылся вовремя, моя голубка.

Всё кончено. Ушёл конвой.
Миры плывут над головой.
Мерцающая тишь.

Не под хупой, не под венцом —
Стоим перед Твоим лицом,
Молчим. И Ты молчишь.

Ночь мира, вечное «теперь»!
Ты, выходя, прикроешь дверь
И улыбнёшься: «Да».

«Прости!..» — «Простите вы Меня».
И покрывало у огня,
И ночником — звезда.

Что загрустил и отчего продрог
в восточном сне, в его истоме крепкой?

По всей империи болотной ветерок
размахивает серенькою кепкой.

А здесь, где кошка по уступам крыш
могла бежать до самого Багдада,
замешана предательская тишь
на шелесте ночного винограда.

Прислушайся к дыханью тополей —
на этот вечер прошлое забыто.
Ночь наступает глубже и быстрей,
чем остывают глиняные плиты.

Ещё земля в руках твоих тепла,
покуда чёрный воздух спит и стынет,
и лунный луч — железная игла —
легко скользит по темени пустыни.

Вернётся жизнь оплывшею стеной,
и щебетом скворца, и нищею листвою
пристанционною, и улочкой кривой,
а повезёт — и ручкою дверною,

и жарким очагом… а ты всё плачешь: «мало»,
выходишь из ворот и таешь вдалеке,
и только привкус ржавого металла
горит на пересохшем языке…

Не стоит завидовать солнцу востока,
незрячим проулкам и шёлковой тьме.

Огромное небо и здесь одиноко,
и сердце похоже на розу в тюрьме.

Кирпичные соты. Глухие аркады
лазури, гнилого пергамента. Тут
из крепкой земли мусульманского сада
недаром кровавые колья растут.

И если в провалы подземной темницы
заглянешь — слезами зайдётся душа,
увидев, что стыдно ей жизнью томиться,
которая, право же, так хороша…

Просыпаюсь рано-рано
вспоминаю: никогда

мерно капает из крана
обнажённая вода

ей текучей мирной твари
соплеменнице моей
удаётся петь едва ли
плакать хочется скорей

долгим утром в птичьем шуме
слышу жалобы сквозь сон
эй приятель ты не умер
нет по-прежнему влюблён

дай твоих объятий влажных
тех которые люблю
без тебя я этой жажды
никогда не утолю

дай прикосновений нежных
напои меня в пути
чтобы я в пустых надеждах
мог печалью изойти

насладиться сердца бегом
покидая сонный дом
становясь дождём и снегом
льдом порошей и дождём

По спирали, по незримой нитке
облака вечерние плывут.
Там у них и времени в избытке,
и пространства куры не клюют.

А у нас над городскою свалкой
вьётся ночь, и молодости жалко,
и душа остывшая темна.
Скверные настали времена.

Впереди — серебряные воды.
Обернёшься — родина в огне.
Дайте хоть какой-нибудь свободы,
не губите в смрадной тишине!