Саша Соколов - Рассуждение

оттого-то, хоть эллинский твой и убыл,
не забывай его, рассуждай на нём регулярно
и повествуй, а устанешь от эллинского,
переходи на латынь, вы сказали: латынь,
уж не знаю, уместны ли тут окажутся
воспоминания о давно прошедшем,
однако при названном выше слове
они просто-напросто не могли не нахлынуть:
латынь, что за прелесть, особенно
в плане лаконики

но по порядку: сначала всё как у всех,
ничего замечательного, и лишь впоследствии
получается так, что поскольку
ты обнаруживаешь к ней склонность,
постольку нечто учебное,
что воздвигли на улице цицерона, угол тибулла,
латинский имеет уклон, и выходит,
пора поступка, пора поступления наступила,
ступай же

придя же, спроси в канцелярии лист папируса
и начертай: в связи с тем, что чрез тернии
неукоснительно к звёздам, располагайте мною
вполне, как вам только заблагорассудится,
и ещё: а юпитера слава да не померкнет

и между тем как ответ дирекции оставлял
искомое впечатление, там и сям уже раздавалось:
а осень, а дело осень,
а осень по сути дела настолько отдельная песня,
что ни отнять, ни прибавить, ни дать, ни взять,
а какая таковость, такая, что кажется,
даже лунному зайцу приспичило в путь свой,
не говоря о том, что лишь редкий акакий
не залюбуется, глядя на

типично: случается осень, встречайте,
не чайте психеи, не отводите очей,
соответствуйте, постарайтесь прильнуть,
пригубить, вскружить ей голову,
спеться, слиться, будьте вольнолюбивы,
но элегантны, улыбчивы, но элегичны,
используйте средства изящной словесности
и от пота, сладости и приёмы риторики,
в том числе умолчания и молчания,
недосказанности и сбивчивости,
и, конечно, повтора, коллега, повтора,
а на досуге, в предутреннем уединении,
с домино или кубиками старика паламедеса
в юных устах, улучшайте артикуляцию, дикцию,
вы же ведь, как ни жаль, шепелявы

приём повтора: а осень, а осень то, осень сё,
а осень уж осенила, а на стене скрижаль, на душе
печаль, а у кая у юлия вечно какой-нибудь
жалкий четверг иль презренный вторник,
а некто, который всё смотрит на вас, словно lupus ,
сей homo наставник ваш est ,
но зато окна класса выходят на coliseum,
и если всё-таки настаёт суббота, мы слышим
бряцáнье доспехов, рыки зверей, вопли публики
и умы свои думой о муции окрыляем:
пусть реют

но постепенно и вместе с тем чуть ли не вдруг
выясняется, что на свете всё уже было, бывало,
и на поверку выходит, что всё, как на грех,
суета и томление, будто от перебора тех струн,
о tempora , о, однако же, несмотря на невзгоды,
латынь продолжается, учится,
и словами последней о рассужденье,
о том, как надо его составлять говоря,
скажем следующее: аккуратно, корректно

и что примечательно: что вот это наше текущее
рассуждение что-то определенно напоминает,
причём очень живо, vivace , по крайней мере
порою, особенно списком подробностей,
их реестром, вы помните, как это там: дескать,
то-то и то-то, то-то и то-то, то-то и то-то,
и несколько ниже: и то-то

весьма незатейливо, согласитесь,
и вместе с тем столь элегантно, вполне,
нас тоже, признаться, очаровал этот перечень,
между прочим, как греет мысль, что вот есть ещё
где-то кто-то, кто дело перечисления
по-настоящему любит и знает, кто сознаёт,
что учесть ряд чего бы то ни было, будь то
предметы, явленья иль существа,
можно лишь чётко их перечислив,
не зря ведь в каком-либо месте сказано:
перечислять так перечислять,
учитывать так учитывать

так, наверно, в пособии по учёту и перечислению
сказано, в инструкции по таковым, в руководстве,
и, видимо, там же: мол, верно, верно тебе
говорю: перечисляй как следует, как надлежит,
деловит будь и собран, не отвлекайся, бодрись
и не мешкай, пойми и помни: перечисление
мать учёта, сестра учётчика, плюс кассира
да плюс счетовода с бухгалтером, итого:
того самого арифметика множественного числа

того самого арифметика множественного числа,
про которого надо бы высоко, неэвклидово,
только не здесь, а в какой-то иной беседе,
а здесь возвратимся к вопросу о перечне,
о реестре, который нам что-то живо напоминает,
возможно, он чуть ли не сразу
собой расписание поездов южно-скифской
железной напоминает дороги,
он быстро, он, в сущности, мигом

вернее, не расписанье, а описанье
поездки по таковой, каковое читаем
у южного же стихотворца того замечательного
столетья, что только что, вот те на,
увлеченное ветром истории, отлетело,
что называется, прочь, отлетело бездумно,
будто бы некий лист

лист скорее всего древесный сухой,
из демисезонной лирики, да, скорее,
хотя варианты возможны: листом отлетело,
положим, численника, отрывного календаря,
отслужившим оно отлетело листом
исполнительным, подписным, больничным,
учёта оно отлетело использованным листом
в беспримерную даль, наконец, отлетело
реестром, списком

а лучше не отлетело, а что, а оно отмелькало,
а будто бы вёрстами той чугунки, а точно б
за неумытыми, мутными окнами допотопных
и, разумеется, тусклых, но сердцу-то,
разве сердцу хотя бы чуть-чуть не милых,
оставьте, уж потрудитесь не сомневаться,
ибо как раз довольно-таки, вельми,
если только не чересчур, не мучительно милых
вагонов ея отмелькало за окнами очень vivace,
живо: тá-та-та ти́-та-та, ти́-та-та тá-та-та,
живописует поэт, а пейзаж

а пейзаж безупречен

и в том же примерно духе насчёт реестра,
по поводу списка причин и вещей:
никаких, мол, претензий, но что касается
данного разговора, то не хотелось бы упускать
из виду, что это не главное рассуждение,
это лишь изложение его замысла,
главное рассуждение следует и, конечно,
гораздо будет конкретней, подробней,
и приступить к нему наша прямая обязанность,
и ведь приступим, приступим,
осталось только понять,
как, собственно, рассуждая, мыслить,
в каком то есть стиле, ключе

покашливая: выбор достаточно узок,
но выбрать, как это нередко случается, нелегко,
ибо все варианты по-своему хороши, достойны,
во-первых, порывами, что порывами,
мыслить можно порывами, в стиле ветра,
но не истории, а простого, обыденного,
который из воздуха,
это во-первых