Виктор Поляков - «Мы последние поэты…». Избранные стихотворения.

Иду печально я, без цели, без стремлений,
Лишь поле ровное, да ночи мгла кругом.
И звуки трепетных и робких песнопений
Уносит ураган бушующим крылом.

Но там, над бешенством слепого урагана,
В лазурном сумраке, в таинственной дали,
Звезда чудесная сквозь попону тумана
Неугасимый луч роняет до земли.

Из города я вышел на простор.
Весь берег спал и город спал тяжелый,
Мой скучный гроб и колыбель моя.
Из тихих вод вставала ты, денница,
Вставала ты, — и грустно было мне.
Тебя я ждал — тебе не смел молиться:
Не мне, не мне приветствовать тебя.

Сегодня я смертельно болен
От созерцанья синевы,
Как вы — смешон, как вы — неволен,
Но я свободнее, чем вы.

На бесконечность я умножен,
На смерть моих недолгих дней;
Я так свободен и ничтожен,
Что нет конца тоске моей!

Поэт немой, певец туманный!
Судьба цветы добра и зла
В один венок, смешной и странный
Рукой небрежною сплела.

Душой — дитя, умом — старик,
Поэт, понятен ты немногим:
Нечеловечески-убогим
И тем, кто в мудрости велик.

Что слово? — прах; кто я? — творец.
Я буду верен вам, певец,
А вы, покорливые слуги,
Мои глубокие досуги
Пусть воплощенье в вас найдут!
О, будьте мне живым приветом!
Клянусь, глаголы не умрут,
Одушевленные поэтом.

Когда впервые нищим и бездомным,
Как некий глас и ласковый, и властный,
Благая весть о Царстве прозвучала, —
Как изумился мир! Какой надеждой
Дух запылал страдальцев неизвестных!
О, как они стремились в это Царство,
Как радостно, победно умирали!
И мир им поклонился; лишь патриций
Не изменил богам живого мира:
Он в Риме жил и умер в древнем Риме.

С прибрежных скал глядели мы упорно
В клокочущую бездну:
Из глубины вставали исполины
И злобно умирали,
Разбивши грудь об острые утесы;
Дрожали мы как дети,
А в вышине, презрительно откинув
Покров свой лицемерный,
Немая твердь, зловещая, сияла.

За печальной колесницей,
За попами и венками,
Черный змей ползет огромный;
Голова — у колесницы,
Телом — улицу наполнил,
В переулке тесном хвост…
То не дети и не внуки
Деда старого хоронят, —
Черный змей, весной проснувшись,
Кожу зимнюю хоронит.

Не смотри, что я так весел, —
Чуть умолкну — слышу шорох:
То не мышь под половицей
И скребет, и суетится, —
Полоненная, в подвалах
Смерть и злится, и трудится.
Шесть дверей она прогрызла
И грызет уже седьмую.

Счастье. Счастье. День мой лучезарен.
За себя я миру благодарен.

Замолкли стоны дерзкой бури,
И скован мир, — и жаль волны,
Что как титан рвалась к лазури
Из ненавистно глубины.

В чем я врагам своим подобен,
Того не выразит мой стих:
Питомец юных снов моих,
Как бог, прекрасен и незлобен.

Он с колыбели посвятил
Себя идейному страданью
И даже азбуку зубрил
По запрещённому изданью,
Других изданий — не читал
И кончил вечер жизни бурной,
Как непреклонный радикал,
В объятьях девы — нецензурной…

Я — незаконная ладья:
Плыву без весел, без руля…
Плевать, мой милый! Будь, что будет!
Авось меня и не засудит
Великий мировой судья.

Седой Хаос, кончаясь,
Им завещал бессмысленную силу
И родником бессмертья
Их стала плоть. Об этой древней тайне
Мать не расскажет детям:
Сын не поймет, а дочь сама узнает
От птицы перелетной,
От родников священной, темной рощи
И от всего, что дышит.

Песни спеты, перепеты —
Сердце бедное, молчи:
Все отысканы ответы,
Все подделаны ключи;

Мы — последние поэты,
Мы — последние лучи
Догорающей в ночи,
Умирающей планеты…

После нас — ночная тьма,
Процветание науки,
Протрезвление ума,
После нас — ни грез, ни муки,
Бесконечная зима
Безразлично серой скуки.