Николай Туроверов - Меч в терновом венце

Над чужой печалью
Душу надрывая,
Я свои потери
Вновь пересчитаю:

Ах, волос любимых
Золотые пряди
Ветер поразвеял
Где-то в Петрограде!

А в родное сердце
Вражеская пуля
Врезалась случайно
Где-то в Барнауле!

Брата дорогого —
Горе мое, горе! —
Злобные мадьяры
Утопили в Хоре!

А родную душу
(Страшно молвить имя!)
Пыткой истомили
Вороги в Нарыме.

Ночью не замолкнут
Горестные мысли,
А погибших близких
Всех не перечислить…

Склоняюсь пред бумажным ворохом,
Чтоб от забвения спасти.
Той крови цвет, тот запах пороха,
Те легендарные пути…

Чтоб над исписанной бумагою
Другие, головы склонив,
Прониклись той, былой отвагою,
Почувствовали тот порыв.

И в каждом доме, в каждой комнате,
Где люди русские живут,
Пускай звучит печально: «Помните
Погибших подвиг, жизнь и труд».

Пусть эта память, как бессонница,
Тревожит шепотом людей,
О том, как гибла наша конница
От большевицких батарей…

Устали от житья унылого,
От горьких и голодных дней,
Но тень погибшего Корнилова
Нам стала ближе и родней.

Смерть за Россию — доля Царская!
И помнить будем мы в века
О том, что пули комиссарские
Пронзили сердце Колчака!

Уйти от омута нелепого,
От этой будничной тоски —
Погибнуть гибелью Кутепова
От злобной вражеской руки…

От себялюбия унылого
Веди нас, Божия рука,
Путем Кутепова, Корнилова
И адмирала Колчака!

Среди ночных чуть слышных шорохов
Работаю тихонько я…
Пусть я не выдумаю пороха,
Но… порох выдумал меня!

Недаром эхо революции
И до сих пор звучит в ушах.
Не в силах над листом согнуться я,
Пока не запоет душа.

Недаром поздним темным вечером
Смотрю на запад, где она —
Закат мой, заревом расцвеченный,
Моя мятежная страна!

И пусть не знают недостойные
Того, что знаем мы с тобой:
Страну, надолго неспокойную,
Как будто склад пороховой….

Но зори вестниками алыми
По небу темному горят,
Пусть будут взрывы небывалыми!
На нечестивых — гром и град!

Во Франции, в Чили, в Китае
Звучит наш певучий язык.
Но каждый о Доме мечтает,
К чужбине никто не привык.

Никто никогда не решится
Россию навеки забыть.
Нельзя по-чужому молиться
И быт неродной полюбить.

И в церкви в рождественский вечер,
Покорная горю и злу,
Я, сгорбив усталые плечи,
Поплачу тихонько в углу…

У женщины русской осталось
Прибежище тихое — храм!
И я свою боль и усталость
Сюда принесу и отдам.

«Дай, Господи, — сердце звенело, —
Услыши молитву мою!
Мужчинам на родине дело,
А женщинам храм и семью!»

Горят пред иконами свечи…
Сегодня родился Христос!
Но нам в этот радостный вечер
Нельзя удержаться от слез…

Складка горечи возле сжатых губ…
Неужели цель не намечена?
Заострите глаз, отточите зуб!
И сказать мне вам больше нечего…

Если сын сидит где-то в Вологде,
Если брат убит в Петропавловске,
Надо чаще думать о вороге —
Не по-кроткому, не по-ангельски,

Не по-кроткому, голубиному
Надо думать думу заветную,
А по-мудрому, по-змеиному
Свою месть обдумать ответную.

И не ветра стон — это стон души…
Затерялось солнце за тучами…
В яме каменной на полета аршин —
Соловецкий великомученик.

То не брат ли твой и не сын ли там?
Не отец ли твой задыхается?
Головою бьет по сырым камням,
За клочки соломы цепляется…

Над страдальцами Соловецкими,
Над нарымскими заточенными,
Над слезами невинными детскими
Издеваются «вохры» с «чонами».

Море — волнами, небо — тучами…
А восток — кровавыми зорями…
Чью-то мать во Пскове замучили…
А сестру в чека… опозорили!

Губы сжатые. Сердце молотом.
Слово черное, да зловещее…
Если сердце твое расколото,
Втисни ненависть в эту трещину.

Не по ельникам, по осинникам,
Не в кубышечку, не в коробочку —
Ветерок сберет по полтиннику
На патрончики, на винтовочку!

За ложбинками, за пригорками
Проползет лихой потихонечку…
По патрончику (очи зоркие!)
За старушку-мать, за сестреночку!

По патрончику — за слезиночку!
И за каждого из замученных.
По патрончику — за кровиночку!
Из винтовочек — пули тучами!

Так чего же вам еще спрашивать?
Неужели цель не намечена?
Или — с этими… Или — с нашими!
И сказать мне вам больше нечего.

Достались нам тяжесть и горе,
В заботах о завтрашнем дне
Нам некогда думать о вздоре —
О картах, цыганках, вине…

Всю юность с врагами рубиться!
Всю молодость нищими жить…
И как-то суметь прокормиться
И близких своих прокормить.

Отцы увлекались балетом,
А дяди «ходили в народ»…
А мы и не мыслим об этом,
К иному нас сердце зовет.

Мы «чашу не пьем круговую»,
Нам некогда пить и гулять.
Отцовскую «скорбь мировую»
Нам тоже сейчас не понять.

Чужда нам былая Россия,
Советская — тоже чужда.
Живем на чужбине — чужие,
И наша царица — Нужда.

И все же сквозь красные дали,
Сквозь ненависть, слезы и тьму
Вплотную мы жизнь увидали
И цену узнали всему.

И то, что отцы не сумели
Наш дом сохранить от воров,
Искали туманные цели
И слушали песни без слов, —

Да будет нам вечной наукой!..
Сумеем иначе мы жить:
Мы гордостью, верой и мукой
Учились Россию любить!

Сижу, облокотясь на шаткий стол
И слушаю рассказ неторопливый:
Про Петропавловск, про Тобол…
И чудятся разметанные гривы
Во тьме несущихся коней.

Я вижу берег синей Ангары,
Где рыцарскою кровью Адмирала
На склоне каменной горы —
Россия отреченье начертала
От прошлых незабвенных дней.

Потом глухие улицы Читы…
И в мареве кровавого тумана
Сверкают золотом погоны и кресты
У офицеров ставки Атамана.
И смерть с серебряной косой…

На волнах дней кипели гребни пены!
А вот они, Даурские казармы,
Где за намек малейший на измену —
Расстреливали по приказу Командарма!
Чужим оказывался свой…