Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

По всей земле, вдоль пашен и воды,
встают посадок юные ряды,
бойцы весны, грядущие сады,
зеленая награда за труды, —
встают, чтоб сделать край наш краше.

Хоть солон пот, рождает сладость труд!
Вот маленькие яблони растут,
алча, урюк и груша встанут тут,
тал — вдоль арыков, вдоль обочин — тут…
Растут, чтоб сделать край наш краше!

Тутовника повсюду — без числа!
Кто говорил: не знаем ремесла
мы, кроме хлопка?
Скромность мне мила…
А шелк узбекский? Все ведем дела
мы так, чтоб сделать край наш краше.

Чтоб семя вглубь пустило корешок,
чтоб хлопок к свету вышел на вершок —
труда, заботы сколько!
Так и шелк…
Повсюду труд! Верней я не нашел
пути, чтоб сделать край наш краше.

Вот шелководы-девушки: глаза —
как сгустки ночи. Талия — лоза!
Из нитей шелка сплетена коса…
Смотри: они и есть земли краса,
а трудятся, чтоб сделать край наш краше!

Как с чувствами мне образы сроднить —
с чем шелковода труд могу сравнить?
Поэт из сердца тянет песни нить —
так и они живую шелка нить
растят, чтоб сделать край наш краше.

Зато и слава им по их делам.
Везде известен тонкий их талант,
о них слагает песни Маргилан, и
я, старик, воспеть бы их желал
за то, что край наш делают всё краше…

Ярче бархата тюльпановый простор.
Перед ним рисунок ткани сущий вздор.
Здесь естественность — о ней и разговор.
Час цветенья, чья-то песня возле гор.
Черноглазая, сама ты как весна.

Твои щеки от смущения горят.
Сладость меда на губах и аромат.
Хмуришь брови, но не скроешь нежный взгляд.
Убегаешь — возвращаешься назад.
Но скажи, куда путь держишь ты одна?

Всколыхнулось мое сердце, как родник,
а в ответ твое забилось в тот же миг.
Сколько радости, волненья скрыто в них.
Два ручья бегут, давай догоним их!
Только внешне ты грустна и холодна.

Оглянись и посмотри по сторонам:
вся краса земли и неба — это нам.
По тропинкам побежим и по холмам,
счастье юности разделим пополам.
Говорят, дорога жизни так длинна…
Не устанет тонкострунный, звонкий саз,
выручающий влюбленных всякий раз.
Он мелодией простою, без прикрас,
сокровенное признанье передаст.
Ты послушай, как поет, звеня, струна.

Будь со мною. Не дразни, не обещай,
как росу, желанных чувств не иссушай.
Скоро лето. Полон зноя южный край…
Приходи, пока вокруг бушует май,
черноглазая, сама ты как весна!

Опять зарею
звонкий слог навеян.
Опять о вас
под сердцем бьется стих,
бесценных дней бесценные мгновенья
в бескрайнем море
быстрых лет людских!
И тополей тяжелые колонны
листву роняют,
как слова с пера,
и, видно, вправду
строчкою коронной
тетрадь украсить — самая пора…
Мое неповторимое столетье,
припомнишь ли?..
Пятнадцать лет назад
о Времени
на медленном рассвете
стихи слагал я,
в тихий выйдя сад…

Пятнадцать весен минуло
Пятнадцать
июлей
в жарких сгинуло песках.
Земля листвой успела запятнаться
пятнадцать раз,
и шли снега пятнадцать
бессонных зим,
не т а я на висках…
О время, время,
что за шаг нам нужен,
чтобы, забвенью злому вопреки,
опять ступить на берег тот минувший,
за эту ширь
стремительной реки?
Тогда солдаты, что остались живы,
шли по домам,
развеяв ураган…
И стал солдатом нового призыва
их
у дверей встречавший
мальчуган!
О, если б годы, как гранат, я выжал —
их алый сок, наполнивший бокал,
взметнул бы строки
гор высоких выше,
поэтов сделал
равными богам!
На ласковом Отчизны небосклоне
всегда разлито доброе тепло.
Кто перед горем голову не склонит —
легко усвоит
света ремесло:
из горечи, которой нет предела,
из черноты поруганной земной
слепить весну
и роще поределой
опять вернуть могучий дух лесной.
И —
где судьба кровавая играла —
нарезать пашни,
расселить рои,
и новое обличье Сталинграда
прозреть сквозь дым
и ужасы руин…
О славная истории страница!
Мы трудно жили, годы торопя,
но что,
скажи,
с тем подвигом сравнится,
что вписан
нашим мужеством
в тебя?
Ты наши дни заслуженно воспела
как новую истории весну,
вновь города вознесшую из пепла,
поля войны
вернувшую зерну.
И время, что повелевало всеми,
летя стрелой,
тащась ли, как арба,
мы до конца смирили —
строя.
сея,
осуществив высокие права!
О гордая эпоха покоренья:
огонь звезды —
как ближний свет окна…
Смотрю на молодое поколенье:
какая воля мир познать до дна!
Где та луна, что нас с ума сводила,
всплывая
над загадочной страной?..
Как мяч футбольный, древнее светило
к ним повернулось новой стороной!
Где тайна мира,
та, что нас томила
в чужих глазах,
в страницах редких книг?
О, мне сдается: те секреты мира
все
азбукою сделались для них!
Им всё теперь под синей крышей неба
сулит и дарит добрые дары,
и воле их ни в чем преграды нету —
в песках пустынь,
в волнах Амударьи!..

О время, время, где твой миг коронный,
твоя непревзойденная пора?..
Вновь тополей тяжелые колонны
листву роняют,
как слова с пера.
Летит,
летит листва навстречу полдню,
и память наплывает на меня.
Так ясно деда собственного помню:
он искры высекает
из кремня…
Горит чорак, как дьявольское око,
под крышею угарно и темно,
и бабушка моя, вздохнув глубоко,
опять берется
за веретено…
Я трижды славлю мощный ток Фархада
и голубое топливо Газли —
тот жар земли,
что, одолев преграды,
мы в каждый дом теперь перенесли;
я славлю хлопка белые громады,
из пестрых тканей
девушек наряд
я, гордою увенчанный наградой,
сменивший веретенца комбинат;
я славлю
мир природы покоренной,
тебя я славлю,
гордая пора!
И тополя, как времени колонны,
листву роняют
строчками с пера.

Мы в молодости в Самарканде
стояли с тобой,
смотря, как на тучах вставала
стена Улугбека…
И вместе письмо москвичам
мы писали с тобой.
И вот мы в разлуке теперь —
до скончания века.

Где ты, дорогой мой?
Я слышу напев твоих строк —
Твой маленький внучек
сидит у меня на коленях.
И медленный ветер
струится, как тихий поток,
над мирной семьею твоей
в сиротеющих сенях.

В саду моем сорок деревьев
урюка растут, —
твоя это память,
ты сам посадил их когда-то.