Александр Туринцев - Обрывистой тропой

С недавних пор мне чудится всё чаще:
В обыкновенный трезвый день
Над городом чужим, как шмель гудящим,
Тревожная встает вдруг тень.

— То над людской беспечной кучей
Уже неотвратимый случай
Заносит властные крыла.

И, бросив исподлобья взгляд колючий
На ваше сытое благополучье,
На ваши вздорные дела, —

Не понимаю, как — слепые совы —
Подъятого не видите бича;
Непрочные над ним застонут кровы,
И будете вы биться и кричать.

И будет час. И ночи будут лунны,
Когда неведомые хлынут гунны
Неистовой голодною ордой.

Не преградить их буйного прилива.
И сметенным селам, тучным нивам,
Пройдя прожорливою саранчой,

Оставят за собой лишь пепелища.
Огню, мечу довольно будет пищи.
Развеют и сожгут столетний потный труд
И в петле огненной ваш город захлестнут.

Ворвутся в улицы, в дома и храмы ринут.
— О, как заплатите за сытость и покой!
Забыв свой жалкий скарб и пышные перины,
Вы стадом броситесь по гулкой мостовой.

В размах пойдет раскачка с городского рынка,
Накатится горой под крик и хриплый вой
Всеевропейская последняя Ходынка.

По мокрой, каменной панели,
В столичном, тягостном угаре
Тоскливо, медленно, без цели
Бредут задумчивые пары…

И звон разбитого стакана,
Рояля горестные звуки
Летят из окон ресторана
Во мглу тоски, печали, скуки…

А жить без цели, без охоты,
Когда тоска и скорбь так часты;
Не проще ль сразу кончить счеты,
Нырнув туда, под своды моста…

За каждый куст, канаву — бой.
Уж много дней —
Одно лишь — бей!
Рвутся вперебой
Под пулеметный град,
Маршрут прямой:
— Петроград.
Станции с грудами
Вывороченных шпал,
Впереди и вокруг дымит
Огненный карнавал.
Усталый, грязный, давно не бритый,
Мимо горящих сел,
По дорогам, взрывами взрытым,
Он батарею вел.
Бинокль — в левой, в правой — стэк,
И прочная в межбровьи складка
Сверлит из-под тяжелых век,
Как у борзой взгляд перед хваткой.
Без двухверстки места знакомы,
Все звериные лазы в лесу,
Всё быстрей к недалекому дому
Крылья прошлого сердце несут.
За шрапнельным дымком к колокольне,
Не забывшей простой его свадьбы,
А оттуда тропой богомольной
К затерявшейся в кленах усадьбе.
Взяли мост.
И опять — приказ прост:
Первый взвод,
Шагом марш — вперед.
Где за горкой — лощина, —
Мать когда-то встречала сына,
А теперь, как злой пес, — пулемет.
Знать, родной растревожили улей,
Если острыми пчелами — пули.
Стой! С передков! — Давно готово.
Иль позабыл привычное он слово?
Переломились брови криво —
На карту всё, — мое не тронь? —
И, как всегда неторопливо:
Прямой наводкою… Огонь!

Из темноты глаза огромной кошки —
Твоих два глаза, паровоз.
Такой же, как и ты, тот враг сторожкий
Всю радость у меня увез.
Умчался в непогоду, в тьму,
Сверля огнями вечер мглистый.
И мне тупое слово «муж»
Впервые стало ненавистным.
Вы зябко кутались в углу,
Смотрели в глубь себя во мглу,
И по вагонному стеклу
Чертили думы тот же круг.
Так трудно думалось о двух…
Когда недолгую мою зарю
Завесит времени седая грива,
Свой скорый буду ждать и Вас не укорю.
Как и тогда, я усмехнусь лишь криво
Подмигивающему фонарю.

Он никогда не будет позабыт,
Гул оглушительных копыт.
Взбесившихся коней степные табуны
Куда-то пронеслись неукротимо злы
И оборвались со скалы…

Душа — убогий ветеран, на шраме — шрам,
Ждет оправданья тем годам
Неслыханного головокруженья —
Освобождающего нет креста.
И простота вокруг и пустота.

По левому берегу скучной толпой
Идем мы, рыдаем и стонем.
Россия лишь в «Воле России» одной,
Ее редактирует Слоним.

Когда на симфоническом концерте
Вдруг —
Паузами сердца стук,
И по спирали, в высоту
К последнему, еще — и к смерти
Срывается ракетою душа,
Когда в ушах
Тяжелая, из бархата, струя
Виолончелей плещет,
А захолонувшая, легкая моя
На страшной вышине трепещет,
Когда оркестр дышит грузно, не спеша,
Как талая земля вздыхает ночью, —
Боюсь: мгновенная всё перережет медь,
И потолок — на клочья,
И будет некуда душе лететь.
Я так боюсь, что вспыхнет слишком ярко
Свет, ослепляющий до дна,
И Божьего огромного подарка
Не выдержит она.

О, справедливей бешеная плеть
И ласковее пламень адских горнов
Прошелестевшего в письме покорном:
«Меня Вы не хотите пожалеть…»

Все громы труб архистратигов,
Смерть пробуждающая медь.
Слабей упавшего так тихо:
«Вы не хотите пожалеть…»

Те твердые слова, что на разлучном камне выбил,
О, разве это месть?
Подумайте о той — великой лжи на дыбе,
Которую нельзя не произнесть.

Не полынь с травой-повиликою,
Не крапивушка разрастается, —
То над нами — горемыками
Злое горюшко увивается.

Всё грозит бедой неминучею,
Не дает пожить, как нам хочется…
При безвременьи виснет тучею,
Черным вороном вслед нам носится.

Будто свянув, желтый лист
Ветром северным всюду носится, —
Мощь казацкая под злорадный свист
По чужим землям гибло тратится…