Нелли Закс - Звездное затмение

Заслонены любящие,
и для них одних щелкают соловьи,
которые без них вымерли бы уже в глухоте.
Лани, тихие лесные сказки,
кротко сострадают им.
Заслонены любящие,
находят они скрытную боль заката,
кровь на ивовых ветках, —
и, улыбаясь, практикуют в ночи умиранье,
тихую смерть
со всеми родниками томления.

Почему черный ответ ненависти
на бытие твое, Израиль?

Ты чужой,
дальше твоя звезда,
чем другие.
Продан ты этой земле,
чтобы одиночество не прекратилось.

Истоки твои поросли бурьяном, —
меняешь ты свои звезды
на все, что есть у червей и у моли,
и все-таки от бредового песка с побережий времен
лунной водою влекутся они вдаль.

В хоре других
ты пел
тоном выше
или тоном ниже —

бросился ты в кровь заката,
как одна боль другую ищет.
Длинна твоя тень,
и поздний твой час пробил,
Израиль!

Долог твой путь от благословения
вдоль эпохи слез
до перепутия,
где ты рассыпался пеплом,
Твой враг дымом
твоего сожженного тела
твое смертельное одиночество
написал на лбу неба!

О какая смерть!
Когда все ангелы-хранители
с крыльями кровавыми
изодранными на колючей проволоке
времени висят!
Почему черный ответ ненависти
на бытие твое,
Израиль?

Самуил увидел
за слепецкой повязкой горизонта —
Самуил увидел —
в царстве решения,
где, догорая, никнут созвездия,
пастуха Давида,
пронизанного музыкой сфер.
Как пчелы, приближались к нему звезды,
мед почуяв —

Когда мужи искали его
плясал он, овеянный
дремотным руном агнцев
пока не остановился
и тень его не упала на овна —

и наступило царское время,
но в зрелом возрасте,
отец поэтов, измерил он
в отчаяньи
отдаленье Б-жье
и построил из псалмов ночной приют
для раненных дорогой.

Умирая, больше преступного
отдал он червивой смерти,
чем сонм отцов его —
ибо от образа к новому образу
ангел в человеке плачет
глубже в свет!

Когда ваши формы поникли пеплом
в ночные моря,
где вечность полощет
приливом и отливом жизнь и смерть —

поднялись числа —
(выжженные однажды на руках у вас
чтобы никто не ушел от муки)

поднялись метеоры чисел
на зов пространств
где световые годы как стрелы
и где планеты
из магичерких веществ боли
рождаются —

числа — с корнями
вырванные из мозга убийц
и уже включенные
в синие жилы
небесного круговорота.

На дорогах земли
дети лежат
с корнями
вырванные из матери-земли.
Свет померкшей любви
выпал у них из рук
чью пустоту наполняет ветер.

Когда отец всех сирот,
вечер, с ними
из всех ран истекает кровью
и трепетные их тени
душераздирающий страх
тел их срисовывают, впадают
они вдруг в ночь
словно в смерть.

А в горах рассветной боли
умирают их отцы и матери
снова и снова.

Куда ты, куда
Вселенная томления,
Заколдованная уже в гусенице.
Крылья напрягшая,
Рыбьими плавниками
Начало обозначающая
В глубинах водных, которые
Одно только сердце может
Измерить грузилом
Печали.
Куда ты, куда
Вселенная томления,
Вместе с мечтами потерянных царств земных,
Вместе со взорванной кровеносной системою тела.
Пока душа, съежившись,
Нового рождения ждет
Подо льдом смертной личины.

Дивный мир, мир нездешний,
нарисован в твоем прахе.
Сквозь огненное ядро земли,
сквозь каменную ее скорлупу
ты проникаешь,
ткань прощанья в толще преходящего.

Мотылек,
каждой твари доброй ночи!
Бремя жизни и бремя смерти
опускается с твоими крыльями
на розу,
которая блекнет вместе со светом, зреющим
в чаяньи родины.

Дивный мир, мир нездешний,
Нарисован в твоем прахе.
Царственный герб
В тайне воздуха.

Мы матери,
тоскующие из морской ночи.
Мы домой возвращаем.
Наше призванье — домой возвращать
разбросанное добро.

Мы матери, грезя,
блуждаем со звездами,
покидают нас потоки
Вчера и Завтра
и с нашими родами
мы словно остров
одни.

Мы матери,
говорим смерти:
расцветай в нашей крови,
чтобы любил песок
и чтобы звезды в зеркале мира…

Мы матери, баюкаем в люльках
проблески воспоминаний
о днях творения —
вдох и выдох
мелодия нашей любовной песни.

Мы матери,
баюкая, вдыхаем в сердце вселенной
мелодию мира.

Если бы пророки вломились
в двери ночи,
зодиак богов-демонов
жутким венком
надев на голову,
тайны рушащихся и вздымающихся
небес на плечах взвешивая, —

ради тех, кто давно загнан ужасом; —

Если бы пророки вломились
в двери ночи,
звездные пути затеплив
золотыми линиями на своих ладонях, —

ради тех, кто давно спит сном непробудным;

Если бы пророки вломились
в двери ночи,
изранив словами
поля буден,
даль доставляя
поденщику,

который давно уже никого не ждет вечером; —

Если бы пророки вломились
в двери ночи
и ухо искали бы, как ищут родину —

Ухо людское,
ты, заросшее крапивой,
стало бы ты слушать?

Если бы голос пророков
во флейтах-костях убитых детей
зазвучал бы,
воздух, сожженный воплями мучеников,
выдохнул бы,
если бы мост из последних старческих вздохов
он воздвиг, —

Ухо людское,
жалкой возней занятой,
стало бы ты слушать?

Если бы пророки
бурями-крыльями вечности нагрянули,
если бы они взломали твой слух словами:
Кто из вас хочет воевать против тайны?
Кто из вас хочет измыслить звездную смерть?

Если бы пророки восстали
в ночи рода людского,
как влюбленные в поисках возлюбленного сердца,
Ночь рода людского,
найдется ли у тебя сердце для них?

Народы Земли,
вы, лучами неведомых созвездий
опутанные, словно пряжей,
вы шьете и вновь распарываете,
в смешении языков,
словно в улье, всласть жалите,
чтобы и вас ужалили.

Народы Земли,
не разрушайте Вселенную слов,
не рассекайте ножами ненависти
звук, рожденный вместе с дыханием.
Народы Земли,
о если бы никто не подразумевал смерть, говоря «жизнь»,
если бы никто не подразумевал кровь, говоря «колыбель».