Дмитрий Веденяпин - Что значит луч

Пустота как присутствие, дырка как мир наяву,
«Нет» как ясное «есть» вместо «был» или «не был»
Превращают дорогу в дорогу, траву в траву,
Небо в небо.

Заполошная мошка, влетевшая с ветром в глаз,
На дороге у поля, заросшего васильками
(«Наклонись, отведи веко и поморгай семь раз»),
Что-то знает о маме.

В перепутанном времени брешь как просвет
Между здесь и сейчас — бой с тенью
Между полем и небом, где все кроме «нет»
Не имеет значенья.
2005, август

Гайана — это просто гул,
Тут главное — другое дело:
Что он поел, попил, зевнул,
И комната зазеленела;

Что шею вытянул, повис
Вниз головой, слетел, поднялся,
Моргнул, веревочку погрыз,
Нахохлился и почесался.

Короче так: где были мы
И наш всепобедивший холдинг,
Когда из изумрудной тьмы
Он крылья направлял на полдень?

Сейчас, конечно, все не то,
Но было бы еще нетее,
Когда б ни Горовиц, Кокто…
И, кстати, тут в одном музее

(Сначала я подумал — сон)
По комнате кружил заморский
Половозрелый амазон:
Большой и мудрый Пятигорский.

Ты не один, мой добрый смех
В зеленых бриджах, желтой шапке,
На свете, круглом как орех
В прекрасной лапке.

2006

Женщина выходит из подъезда
Прямо в сон (в каком-то смысле вещий)
Мальчика, от страха — больше-меньше —
Верящего в солнечные вещи.

Ведь, по слухам, свет не в беспорядке
Падает, а как бы в форме храма
Или леса (это по догадке
Мальчика) — и тот, и этот самый.

Отчего же остается только
Страх и все, а солнечные вещи
Прячутся, как счет у — сколько, сколько? —
Запыхавшихся на «больше-меньше»?

2005

Зачем нам, товарищ начальник,
Вся эта унылая чушь?
Ведь даже у бабы-на-чайник
В глазах: после нас хоть déluge.

А было, недолго, но было:
Каких-нибудь пару недель
И вправду чего-то сквозило
Сквозь ту диковатую Ель.

Едва, но маячило все же,
Пока не сработалось в нуль
И не загудело похоже
На этот маркизин буль-буль.
2005

Сквозь белый день цветные пятна, где —
Казалось люди, оказалось время —
Со всеми вместе в снежной чехарде,
Тогда — почти, сейчас — совсем со всеми…

Сквозь черное июльское окно
Лос-Анджелес светился как в кино;
Гостиница переливалась ало,
Дымилась сигарета, и вино
Мерцало.

Любовь, надежда, нежность, страсть и страх,
Как Бим и Бом, сражались с темнотою,
Той, где отель, и той, где снежный прах,
Но комната уже была пустою.

Немного мелодраматично, но
Тут ничего поправить не дано,
Молитвенными не прожечь словами
Разворошенный этот неуют,
И только слезы что-то могут тут
И там, как в настоящей мелодраме.
2006

Конечно, плохо, даже очень, но
В лесу, где листья падают на дно;
В троллейбусе, где, как птенцы на ветке,
Сидят уютный старичок в беретке
И девочка в уродливом пальто,
Которая — ты точно знаешь, что —
Лет через двадцать-тридцать — вспоминая
Вот это время (в перспективе «то»),

Кому-то, хмыкнув, скажет: «Смех! Тогда я
Носила это жуткое пальто
И ничего — носила и носила…»
И некто спросит: «Сколько тебе было?»

И женщина, прикинув, скажет: «Шесть»…
Бессмыслица, но в этом что-то есть.
2006

Там, где стоят слова, там непонятно как —
Не верят, потому что слишком верят —
Фотограф с палочкой, прекрасный как монах
На фоне гор, сидит на фоне сквера.

Фотограф с палочкой и мальчик Мир Ресниц,
И что-то вроде райского осколка
В луче, стрельнувшем между половиц
В cчастливую еловую иголку.

И этот луч как будто значил, что
Нам всем — всем: маме, папе, бабе Ане —
Отпущено лет, минимум, по сто,
А, оказалось, это не про то.

Лучи, иголки, дачное лото
Сошлись в пролете, недоступном глазу,
На глубине, где даже Ив Кусто,
Пока был жив, не побывал ни разу.
2006

В такой — какой? — то влажной, то сухой
Траве-листве на бледно-сером фоне
Небес, колонн, ступеней, на газоне
Стоит безносый пионер-герой.

Акива Моисеич Розенблат,
Начитанный декан второго меда,
Вообще решил, что это Андромеда,
И Анненского вспомнил невпопад.
Мол, как сказал поэт в порядке бреда,
Вон там по мне тоскует Андромеда.

— Гуд бай, Ильич, большой тебе привет, —
Профессор раскудахтался глумливо, —
Не умерла традиция… Акива,
Ты настоящий врач! Живи сто лет.
2007

Мы внесли вещи,
сняли плащи,
а в лесу клйщи,
в смысле, клещи.

Им, клещам, впору
эта пора —
вроде как Тура
вместо Торб.

Дятел в прозрачных
соснах летал,
празднично-мрачный,
как Ганнибал,

сел на верхушку,
стукнул и стих —
Пушкин-Кукушкин
пишет свой стих.
2007

— Каждый день — подарок, — сказал Бабкен
Не свои слова, но в устах Бабкена
Их смиренный смысл задышал, как пена
В полосе прибоя, и не погас.
2007

Тридцать лет не был. Приехал — дождь.
Все ржаво, серо.
На причале в рифму кричат: «Подождь,
Кинь спички, Серый!»

А приятель (выпил? характер — дрянь?),
На ходу вправляя в штаны рубаху,
Тоже на всю пристань пуляет: «Сань,
Пошел ты на х..!»

Все похоже: проза (слова), стихи
(Валуны и вереск, мошка и шхеры,
Комары и сосны, цветные мхи,
Серый).

Просто тот, кто раньше глазел на бой
Солнца с Оле-Лукойе,
Не был только и ровно собой,
Как вот этот, какой я.

2007

Статуи, беседки, тишина.
Все, включая тишину, немножко
Развалилось… В парке дотемна
Взрослые гуляют по дорожкам.