Бах Ахмедов - Стихи

Дней через десять, уже после нового года, я как-то раз зашел после работы в один из расположенных недалеко от моего дома продуктовых магазинчиков, чтобы купить себе молока на завтрак. В дверях я столкнулся со стариком, но как я и предполагал, он не узнал меня. Хотя у меня почему-то мелькнуло смутное ощущение, что он скорее притворился, что не узнал. Как бы там не было, Дэвид равнодушно прошел мимо меня и направился в сторону своего дома. В руках у него был пакет с продуктами. Я проводил его взглядом и продавец, пожилой полноватый индус, который называл меня приятелем и с которым я иногда перебрасывался несколькими ничего не значащими фразами о погоде и новостях в мире, спросил меня, указывая кивком на старика:

— Что, приятель, ты его тоже знаешь?

— Да я познакомился с ним недавно. А Вы давно его знаете?

Индус покачал головой и ухмыльнулся:

— Да кто же его не знает в нашем районе? Это же известный всем сумасшедший Дэвид, он живет через три дома отсюда.

Я вопросительно посмотрел на продавца.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно, приятель. Он уже рассказывал тебе про брата-близнеца?

— Да, рассказывал, — растерянно сказал я.

— И на скрипке играл?

— Его брат играл. А Дэвид тоже играет? Он говорил, что хранит скрипку специально для брата. Простите, я сейчас, только возьму молоко.

— Ага, — кивнул индус, — а потом я тебе кое-что расскажу.

Через минуту я подошел к кассе и протянул ему монету в один фунт.

— Тридцать два пенса сдачи, — сказал продавец, — Так вот, никакого брата у него нет и никогда не было.

— Но как же?.. Я сам его видел… Постойте, вы хотите сказать…

— Вот именно. Раз в год, перед Рождеством, он становится своим братом и играет на скрипке. При этом старается обязательно кого-нибудь пригласить на свой концерт.

— Но… зачем?

— Эх, приятель, если бы я знал ответ на твой вопрос… А зачем сумасшедшие принимают самих себя за кого-то другого? Это же классический случай шизофрении или, точнее, раздвоения личности.

Я стоял у кассы, пораженный только что услышанным. Теперь мне сразу стало понятно и невероятное даже для близнецов сходство, и странные перепады настроения старика…

— А у него вообще есть кто-нибудь на самом деле?..

— И да, и нет. У него есть сын, который живет где-то в Канаде и практически не общается с ним… А больше никого в целом мире: ни друзей, ни родственников.

— А вы не знаете, чем он занимался раньше?

— Ты имеешь в виду профессию? Нет, точно не знаю, кажется, он всю жизнь проработал на почте.

Индус помолчал, а потом со вздохом добавил:

— Такая вот история, приятель.

— Грустная история, — сказал я.

Я попрощался и пошел домой. Мне было не по себе от всего услышанного, словно я узнал что-то настолько невероятное, что теперь мне нужно заново выстраивать свои отношения с целым миром, которые казались мне более или менее устойчивыми. Проходя мимо дома старика, я замедлил шаг и посмотрел в его окно. И снова увидел ту же самую картину, словно время навсегда остановилось в этом доме: старик сидел в своем истертом кресле с высокой спинкой, смотрел невидящим взглядом на стенку и держал в руках бокал. Правда, на этот раз в нем вместо виски было красное вино.

Мне вдруг стало вдвойне грустно от мысли, что не только я, но, пожалуй, никто уже никто не узнает о том, что действительно происходило в жизни этого человека, и он так и уйдет, унеся с собой тайну своей неприметной жизни.

А чуть позже, вечером, меня осенила одна догадка, и на следующее утро, благо была суббота, я отправился в тот самый благотворительный магазин, где я покупал часы, которые захватил с собой.

— Простите, вы не помните, кто вам сдавал эти часы на продажу?

За прилавком стояла та же самая китаянка, которая продала мне часы.

— Конечно, помню, — улыбнулась она, — это был один старик, невысокий, очень немногословный.

— А имя Вы случайно не запомнили?

— Нет, но я могу поискать в квитанциях — мы ведь все записываем. А зачем Вам это?

— Вы знаете, мне просто хочется вернуть эти часы владельцу, — придумал я на ходу.

— Ну что ж, сейчас поищу. Правда, нам не очень разрешают такие вещи делать, но думаю, что Вам можно доверять.

Китаянка достала пачку квитанций, скрепленную большой скрепкой, и начала их перелистывать. Через несколько минут она радостно сказала:

— Ага, вот, кажется, нашла. Часы настенные в деревянной оправе. Владелец: Винсент Вудхилл.

Китаянка посмотрела на меня, моргнула глазами и еще раз отчетливо повторила:

— Его звали Винсент Вудхилл.

…В тот день я бродил по музею как призрак. Как призрак среди призраков. Переходя из зала в зал без всякой цели и намерения, я рассеянно рассматривал какие-то пейзажи, жанровые сценки и вдруг оказался перед женским портретом XVII века. Вокруг скользили бесшумные тени, и я почти не замечал их, задумчиво всматриваясь в загадочный и смутный облик отшлифованной взглядами и временем красоты. Но не тихое благоговение, не высокий звук слепого восторга заставили меня остановиться перед знаменитой картиной. Тут было что-то другое, какое-то мучительное чувство, которое сверлит тебя, когда ты пытаешься и не можешь вспомнить, где ты видел прежде мелькнувшее в толпе лицо. Потом мне показалось, что дело тут не во внешнем сходстве, но, быть может, в еле заметном повороте головы или во взгляде, который был настолько живым и реальным, что ставил под сомнение реальность всего окружающего. Я смотрел на портрет и слышал как в темной глубине его тихо и потусторонне звучит скрипка времени. И чем больше я всматривался, тем яснее и отчетливее звучала удивительная по своей красоте мелодия, гипнотизируя, завораживая и увлекая по ту сторону потрескавшегося холста. Казалось, эта музыка таит в себе разгадку искусства, разгадку магии бессмертного творения, перед котором я застыл, как изваяние, но напрасно я силился открыть манящий ларец, покрытый пылью веков, напрасно пытался поймать за хвост вечно ускользающую тайну. Ларец странным образом превращался в тяжелую раму, а тайна растворялась в воздухе, как сказочное существо — то ли было, то ли не было…

Этот странный взгляд, которым смотрела на нас изображенная на холсте девушка — был ли он таким же и триста лет назад? И будет ли таким же через год, если я снова приду к этой картине? Разве я смогу запомнить и сравнить потом все, что я ощущаю сейчас с тем, что испытаю в неопределенном будущем? А что если она жива , живет в другом пространстве, стареет, чувствует, разговаривает там с кем-то и при этом все время наблюдает за нами, приходящими к ней с подсознательным желанием ответа, наблюдает отрешенно и сочувственно одновременно… И, быть может, холст — это всего лишь волшебное окно, прозрачная перегородка между нашим миром и тем, непроницаемым и недостижимым и непостижимым для нас пространством. На какой-то момент мне показалось, что я близок к разгадке, и я почувствовал ее дыхание у самого сердца, но вдруг что-то помешало извне, какие-то жуткие помехи с левой стороны. Я непроизвольно повернул голову и увидел девушку в темно-синем свитере и серой юбке. Она почти одновременно со мной взглянула на меня рассеянно и перешла к другой картине. Я успел заметить большие глаза и тонкие бледно накрашенные губы. И еще слегка удивленное, почти детское выражение лица.