Михаил Зенкевич - Стихотворения

И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.

Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.

Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечет пулемет…
Не стрельба — темный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не дает.

Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрек посылала ему.

Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрек непонятный безгласный
Обращается также ко мне?

Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.

Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.

И я чувствую с Черного моря
Через тысячеверстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя ее на устах.

И ревную ее, и зову я,
И упрек понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?

Просторны, как небо,
Поля хлебородные.
Всего на потребу!
А рыщут голодные
С нуждою, с бедою,
Просят все — где бы
Подали хлеба,
Хотя б с лебедою.

Равнина без края,
Такая свободная,
А всюду такая
Боль
подколодная,
Голь
безысходная,
Дань
непонятная,
Рвань
перекатная!

С добра ли, от худа ли
Гуляя, с ног валишься.
Хмелея от удали,
Силушкой хвалишься.
С вина на карачках,
Над спесью немецкою
Встаешь на кулачках
Стеной молодецкою!

Так в чем же
ты каешься?
За что же
ты маешься?
Все с места снимаешься
В просторы безбрежные,
Как прежде, не прежняя
Россия — Рассея…
Три гласных рассея,
Одно «эр» оставив,
Одно «эс» прибавив,
Ты стала родною
Другою страною:
СССР.

Начитавшись сообщений о боевых действиях,
Я проснулся ночью в поту от ужаса:
Мне снилось, что я потерял хлебную карточку.

Пасхальной ночью
у двух проталин
Два трупа очнулись
и тихо привстали.

Двое убитых
зимою в боях,
Двое отрытых
весною в снегах.

И долго молчали
и слушали оба
В тревожной печали
остывшей злобы.

«Christ ist erstanden!» [4] «Христос воскрес!» (нем.). —
сказал один,
Поняв неустанный
шорох льдин.

«Христос воскресе!» —
другой ответил,
Почуяв над лесом
апрельский ветер.

И как под обстрелом
за огоньком,
Друг к другу несмело
пробрались ползком,

И троекратно
облобызались,
И невозвратно
с весною расстались,

И вновь онемело,
как трупы, легли
На талое тело
воскресшей земли…

Металлом визжало,
взметалось пламя:
Живые сражались,
чтоб стать мертвецами.

Землю делите на части,
Кровью из свежих ран,
Въедчивой краской красьте
Карты различных стран.

Ненависть ложью взаимной
В сердце народов раздув,
Пойте свирепые гимны
В пляске военной в бреду.

Кровью пишите пакты,
Казнью скрепляйте указ…
Снимет бельмо катаракты
Мысль с ослепленных глаз.

Все сотрутся границы,
Общий найдется язык.
В друга враг превратится,
В землю воткнется штык.

Все раздоры забудет,
Свергнет войны кумир,
Вечно единым будет
Наш человеческий мир!

Не дипломатов интриги,
Не самовластье вождей,
Будет народами двигать
Правда великих идей.

И, никаким приказам
Не подчиняясь впредь,
Будет свободный разум
Солнцем над всеми гореть!

Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах,
В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
Что умрет она позже, чем сын.

И губами прильнула жена, светла
Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
В поцелуе в последний раз.

Тяжело — обнимая, поддерживать мать,
Обреченность ее пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
Но ребенка всего тяжелей!

Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
Просит: «Папа, не уходи!»

В этом детском призыве и в детской слезе
Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
Но его не послушаешь ты.

И пойдешь, умирать по приказу готов,
Распрощавшись с семьею своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
И таких же мужей, сыновей.

Если б цепкая петелька детских рук
Удержала отцовский шаг,—
Все фронты перестали б работать вдруг
Мясорубками, нас не кроша.

Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
«Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б, — все до одной,
Больше б не было войн впереди!

Ну-ка дружным взмахом взрежем
гладь раздольной ширины,
Грянем эхом побережий,
волжской волею пьяны:
«Из-за острова на стрежень,
на простор речной волны…»

Повелось уж так издавна:
Волга — русская река,
И от всех земель исправно
помощь ей издалека
Полноводно, полноправно
шлет и Кама и Ока.

Издавна так повелося —
в море Каспий на привал
Вниз от плеса и до плеса
катится широкий вал
Мимо хмурого утеса,
где грозой Степан вставал.

И на Волге и на Каме
столбовой поставлен знак.
Разгулявшись беляками,
белогривых волн косяк
Омывает белый камень,
где причаливал Ермак.

Воля волжская манила
наш народ во все века,
Налегала на кормило
в бурю крепкая рука.
Сколько вольных душ вскормила
ты, великая река!

И недаром на причале
в те горячие деньки
К волжским пристаням сзывали
пароходные гудки,
Чтоб Царицын выручали
краснозвездные полки.

Береги наш край советский,
волю вольную крепи!
От Котельникова, Клетской
лезут танки по степи.
Всех их силой молодецкой
в Волге-матушки топи!

Волны плещутся тугие,
словно шепчет старина:
«Были были не такие,
были хуже времена.
Разве может быть Россия
кем-нибудь покорена!»