Михаил Зенкевич - Стихотворения

С коих-то пор,
Тысячелетья, почай что, два,
Выкорчевывал темь лесную топор,
Под сохой поникала ковыль-трава.
И на север, на юг, на восток,
К студеным и теплым морям,
Муравьиным упорством упрям,
Растекался сермяжный поток.
Сначала в излуках речных верховий
Высматривал волок разбойничий струг,
Готовясь острогом упасть на нови,
Как ястреб, спадающий камнем вдруг
На бьющийся ком из пуха и крови.
Выбирали для стана яр глухой,
Под откосами прятали дым от костров,
Кипятили костры со стерляжьей ухой,
По затонам багрили белуг, осетров,
Застилали сетями и вершами мель.
Так от реки до реки
Пробиралися хищники, ходоки,
Опытовщики новых земель.
А за ними по топям, лесам,
К черной земле золотых окраин
Выходил с сохою сам
Микула — кормилец, хозяин.
Вырывая столетних деревьев пни,
Целиной поднимая ковыль, седой,
Обливаясь потом, в пластах бороздой
Указывал он на вечные дни,
Где должно быть ей — русской земле.
Запекалося солнце кровью во мгле,
Ударяла тучей со степи орда, —
Не сметалась Микулина борозда.
С ковылем полегли бунчуков хвосты.
И былая воля степей отмерла,
На солончак отхлынул Батый,
Зарылся в песках Тамерлан.
Так под страдою кровавой и тяжкой —
Всколосить океана иссякшего дно —
По десятинам мирскою запашкой
Собиралась Россия веками в одно.
А теперь… победивши, ты рада ль,
Вселившаяся в нас, как в стадо свиней,
Бесовская сила, силе своей?
Ликуй же и пойлом кровавым пьяней.
Россия лежит, распластавшись, как падаль.
И невесть откуда налетевшего воронья
Тучи и стаи прожорливой сволочи
Марают, кишащие у тела ея,
Клювы стервячьи и зубы волчьи.
Глумитесь и рвите. Она мертва
И все снесет, лежит, не шелохнет,
И только у дальних могил едва
Уловимою жалобой ветер глохнет.
И кто восстанет за поруганную честь?
Пали в боях любимые сыны,
А у оставшихся только и есть
Силы со стадом лететь с крутизны.
Глумитесь и рвите. Но будет и суд,
И величие, тяжкое предателям отцам,
Сыны и внуки и правнуки снесут
И кровью своей по кровавым кускам
Растерзанное тело ее соберут.
И вновь над миллионами истлевших гробов,
Волнуясь, поднимется золотая целина,
По океанам тоскующий океан хлебов, —
Единая, великая, несокрушимая страна!

Залита краевым земля.
От золота не видно ни зги
И в пламени тьмы мировой
Сквозь скрежеты, визги и лязги
Я слышу твой орудийный вой,
Титан! Титан! Кто ты — циклоп-людоед
С чирием глаза, насаженным на таран,
Отблевывающий непереваренный обед?
Иль пригвожденный на гелиометре
На скалах, плитах гранитной печи,
Орлу в растерзание сизую печень
Отдающий, как голубя, Прометей?..
Ты слышишь жалобный стон
Родимой земли, Титан,
Неустанно
Бросающий на кладбища в железобетон
Сотни тысяч метеоритных тонн?..
На челе человечества кто поводырь:
Алой ли воли бушующий дар,
Иль остеклелый волдырь,
Взбухший над вытеком орбитных дыр?
Что значит твой страшный вой,
Нестерпимую боль, торжество ль,
Титан! Титан!..
На выжженных желтым газом
Трупных равнинах смерти,
Где бронтозавры-танки
Ползут сквозь взрывы и смерчи,
Огрызаясь лязгом стальных бойниц,
Высасывают из черепов лакомство мозга,
Ты выкинут от безмозглой Титанки,
Уборщицы человеческой бойни…
Чудовище! Чудовище!
Крови! Крови!
Еще! Еще!
Ни гильотины, ни виселиц, ни петли.
Вас слишком много, двуногие тли.
Дорогая декорация — честной помост.
Огулом
Волочите тайком по утру
На свалку в ямы, раздев догола,
Расстрелянных зачумленные трупы…
Месть… Месть… Месть…
И ты не дрогнешь от воплей детских:
«Мама, хлебца!» Каждый изгрыз
До крови пальчики, а в мертвецких
Объедают покойников стаи крыс.
Ложитесь-ка в очередь за рядом ряд
Добывать могилку и гроб напрокат,
А не то голеньких десятка два
Уложат на розвальни, как дрова,
Рогожей покроют, и стар, и мал,
Все в свальном грехе. Вали на свал…
Цыц, вы! Под дремлющей Этной
Древний проснулся Тартар.
Миллионами молний ответный
К солнцу стремится пурпур.
Не крестный, а красный террор.
Мы — племя, из тьмы кующее пламя.
Наш род — рад вихрям руд.
Молодо буйство горнов солнца.
Мир — наковальня молотобойца.
Наш буревестник — Титаник.
Наши плуги — танки,
Мозжащие мертвых тел бугры.
Земля — в порфире багровой.
Из лавы и крови восстанет
Атлант, Миродержец новый —
Порфибагр!..

После скорости молнии в недвижном покое
Он лежал в воронке в обломках мотора, —
Человеческого мяса дымящееся жаркое,
Лазурью обугленный стержень метеора.

Шипела кровь и пенилась пузырьками
На головне головы, облитой бензином.
От ужаса в испуге бедрами и боками
Женщины жались, повиснув, к мужчинам.

Что ж, падем, если нужно пасть!
Но не больные иль дряхлые мощи —
Каннибалам стихиям бросим в пасть
Тело, полное алой мощи!

В одеянии пламенном и золотом,
Как он, прорежем лазурную пропасть,
Чтоб на могиле сложил крестом
Разбитый пропеллер бурную лопасть.

Зато
В твердь ввинтим спиралей бурав,
Пронзим полета алмазною вышкой
Воздушных струй голубой затор,
Мотора и сердца последнею вспышкой,
Смертию смерть поправ.
Покидайте же аэродром,
Как орел гранитную скалу,
Как ствол орудий снаряда ядро.

На высоте десяти тысяч
Метров альтиметром сердца мерьте,
Где в выси вечности высечь
Предельную скалу
Черных делений смерти!

О темное, утробное родство,
Зачем ползешь чудовищным последом
За светлым духом, чтоб разумным бредом
Вновь ожило все, что в пластах мертво?

Земной коры первичные потуги,
Зачавшие божественный наш род,
И пузыри, и жаберные дуги —
Все в сгустке крови отразил урод.

И вновь, прорезав плотные туманы,
На теплые архейские моря,
Где отбивают тяжкий пульс вулканы,
Льет бледный свет пустынная заря.

И, размножая легких инфузорий,
Выращивая изумрудный сад,
Все радостней и золотистей зори
Из облачного пурпура сквозят.

И солнце парит топь в полдневном жаре,
И в зарослях хвощей из затхлой мглы
Возносятся гигантских сигиллярий
Упругие и рыхлые стволы.

Косматые — с загнутыми клыками —
Пасутся мамонты у мощных рек,
И в сумраке пещер под ледниками
Кремень тяжелый точит человек…

Пришел солдат домой с войны,
Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!