Альберт Туссейн - Добро Зло

Если сделаешь что-то даже элементарно доброе кому-то в нашем обществе, то, как правило, первой внутренней реакцией его/её будет не желание поблагодарить, а мучительный вопрос «Что же ему от меня надо?!»

Гораздо хуже, когда свет решает, что ты не умен, груб и пр.

Это надолго, если не навсегда. От этого трудно отмыться. Даже очень сильные натуры нередко гнутся и падают.

Свет — тьма…

Часто совесть крепко спит,

когда всё остальное очень даже бодрствует.

Так меня как-то назвала одна дама. Что-то она, конечно, схватила, подметила, и мне это даже понравилось: я и сам люблю оксюмороны, это моя слабость (-сила?), не зря я ношу на левом мизинчике (чтоб не мешал музицировать) гавайский золотой черно-коралловый перстень «Инь — Янь», отражающий нашу противоречивую житуху с ее единством и борьбой (и любовью!) противоположностей.

Я уже где-то писал об этом, но в связи с этим интересным эпитетом, хочу вкратце повториться: диапазон отношения, как к мужчинам, так и к женщинам, у меня, наверное, как и у всех, совершенно один: от глубочайшего презрения до высочайшего восхищения. Я не понимаю и не принимаю такие фразы, как кто-то-де не любит там женщин, евреев и пр. Ты мне конкретно скажи, покажи: кого именно. Если я знаю этого человека, конкретно отвечу, как я к нему отношусь, что о нем думаю и пр. А так иначе это все абстракция, фикция, чушь! Вернусь к началу: конечно, я люблю, даже боготворю и обожаю некоторых женщин (и мужчин); конечно, я презираю и ненавижу некоторых мужчин (и женщин). Но это конкретно, адресно. А вообще, оно и есть вообще, т. е. ничто, просто ничего, ноль или нуль…

P.S. Говорят, есть такие люди, которые ненавидят женщин вообще, т. е. всех (неужели и мать?!), их в науке называют мисогинистами, или которые не любят людей вообще, т. е. всех (включая себя?) — это мизантропы, но я лично таких не встречал, и думаю, никто их в реальном, не воображаемом мире не встречал…

Злой человек не создаёт проблем.

Он сам проблема…

«Человек — животное!» — не только слышишь,

но и видишь сегодня на каждом шагу.

Я всё же буду настаивать на том, что человек,

если он человек, всё же — человек.

Любовь порождает Поэзию.

Поэзия порождает Мудрость.

Мудрость порождает Доброту.

Доброта порождает Любовь.

Некоторых людей,

как только узнаешь,

так сразу уже

и не хочешь знать.

Проходил студенческую практику на одной из электроподстанций в Никополе Днепропетровской области. Нашим наставником, так сказать, научным руководителем был уникальный добрейшей души дядька-мастер, уж не помню имени-отчества. Все, не знающие его люди, глядя на него, сразу думали, что он алкоголик-пропойца. Ничего подобного! Он в рот не брал спиртного. Но у него был огромный мясистый красный, чуть ли не бордово-коричневый носище. Говорят, когда-то во время ремонта какого-то блока на станции, он приблизился к оголенному проводу электрошины под высоким напряжением, и, якобы, возникла электрическая дуга типа шагового напряжения между аппаратом и его носом. Стоящие рядом монтеры смогли оттащить его, шокированного, но живого, используя резиновые изоляционные перчатки и специальные шесты. Откачали, спасли, но вот нос навсегда сохранил такую памятную расцветку. Может, и правда… А может, грехи молодости? В любом случае все местная детвора, да и мы тоже, сами почти дети, называли его Мороз — красный нос. Впрочем, он вполне соответствовал этому прозвищу. Был добр ко всем, особенно к детишкам. Настоящий Дед-Мороз!

Улыбка некоторых людей невольно воскрешает в памяти исконное ее происхождение, когда люди, тогда еще звери, при встрече с незнакомцем показывали зубы, чтобы устрашить его…

Озон улыбок.

Кислород смеха.

Удушающий газ подлости.

Веселящий газ смерти.

Людям свойственно забывать зло.

Особенно то, которое они сами совершили.

На моей совести одно воровство…

Днепропетровск. Послевоенное, послеоккупационное время, разруха, анархия. Беспризорщина. Безотцовщина.

У многих моих ровесников отцы были убиты на войне, пропали без вести или, как у меня, были репрессированы.

В городе царили, «боговали» разные банды. Город, весь в развалинах, был поделен на зоны влияния. Бандиты-«урки» также набирали, подбирали к себе мальцов. В обучение. Уж не помню, каким образом и я оказался там, но точно знаю, что пришел туда с другом по своей воле. Отчасти от безделья, отчасти из любопытства. Сначала мы просто ходили к ним, наблюдали, слушали, выполняли всякие мелкие поручения, просто торчали там, где они собирались после «работы», в «малине» в разрушенных домах, подвалах, присутствовали на их оргиях после успешных грабежей. Чего я только там не насмотрелся в свои зеленые годы. Извращенная ругань, дикое пьянство, чуть что — поножовщина, кровь, грязь… Как только там жестоко по-садистски, по-звериному не издевались над женщинами и девочками (в жизни ничего подобного больше не видел, даже позже во взрослой жизни в самых кошмарных, грязных и извращенческих порно-фильмах), те терпели, плакали, но не уходили — некуда было, да и убить могли запросто… Там я также с ужасом убедился, как легко и быстро можно превратить маленького человека в хищного зверя или в рабскую скотину… Потом как-то меня взяли на «дело», вернее, это была как бы учеба, натаскивание сначала по самому мелкому воровскому ремеслу — карманничеству. Инструкторы — ребята постарше объясняли, показывали, как это делается, как надо прижаться к человеку или толкнуть его и в это время ловко выхватить из кармана или сумки намеченную добычу… У меня все никак не получалось. Потом у какой-то толстой деревенской старухи мне все-таки удалось вытащить из кармана одну матерчатую перчатку-«перчик» (до сих пор помню: коричневая, грязная, потертая, до сих пор она жжет мою совесть). Я ее отдал старшим. Получил по морде за то, что только одна. Потом, помучавшись от страха, все-таки решился и сказал им, что уйду, и ушел. Через несколько дней меня поймали, отвели в глухой парк, избили, раздели догола, привязали к дереву и так оставили. Думаю, не убили из-за моего слишком уж младенческого возраста.