Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

К чему? Я в смерть не верю,
Мне новый мир таинственно открылся,
Невыразимо светлый и прекрасный.
Когда впервые каменный застенок
Я обагрила кровью, в тот же час
Из берегов своих, скупых и ржавых,
Река страданий выступила грозно
И растеклась, журча, в необозримый
Волнующийся океан любви.
В нем чье-то сердце высилось, как остров,
Омытый влагой радости. Круша,
Валы его любовно поглощали.
И вдруг пронзил меня мечом крылатым
Восторг, и поняла я, что страданье —
Лишь тень любви, остуженные брызги,
Летящие над светлой бездной Бога.
Придя в себя на краткое мгновенье,
Я ощутила на ресницах слезы,
Соленую и горькую росу,
Но тело билось в сладком содроганьи,
Летело ввысь и пело от страданья.

Самообман. Напуганная мысль,
Не видя выхода иного, бурно
По высохшему ложу устремилась.
К тому же, эта новизна событий
И потрясений — Слушайте, я прямо
Начну с конца:
Закон, конечно, строг,
Но иногда, как агнец, мне послушен;
В нем столько дыр, лазеек и отдушин,
И обходных тропинок и дорог —
Лишь пожелайте, и содею чудо,
Любой параграф выверну легко, —
Без хвастовства, в игольное ушко
Я протащу судейского верблюда.
Я стар? Но опыт обновляет силы,
Седая страсть надежна и верна;
Как жар, под сердцем тлеет седина
И, вспыхнув раз, пылает до могилы —

Слова любви на мертвом языке…
Что знаешь ты о музыке беззвучной?
Пустой предмет, бездушный и жестокий,
Ты был рожден не женщиной. Природа,
Творя тебя, должно быть, оступилась.

Гей, берегись!

Молчи, трои угрозы
Не страх во мне рождают, но презренье;
Как жалок ты в своей бессильной злобе,
Могильщик ненасытный!

И могла
Поверить ты, что я тобой прельщен?
Не догадалась, что игрой искусной
Я только выведать хотел признанье?
Прочь, прочь, обманщица, мне ненавистно
Твое притворство. Праздной болтовней
Ты лишь задумала отвлечь допрос.
(Слышен крик Марцио)
Ого?

Кричат? Его пытают снова?

Что делать нам с упрямцем?
(Входит Козимо)

Дело плохо,
Он может кончиться, как дважды два.

О, Марцио!
(Бросается в застенок)

Назад!
(Грубо ее оттаскивает)
Не твой черед.

Ах, вижу я, здесь жалобы бессильны,
Рабы не знают милосердья… Трупы
Приходят в мир, чтоб жрать живых —
Но смерти
Но этой смерти ты не опозоришь.
Виновна я! Глотай же это слово,
Пока оно на плахе не остыло.

Заговорила? Благо, есть свидетель,
Я запишу. Иди.
(Козимо уводит Беатриче)
Итак — созналась —
А, право, жаль, — бездельник будет рад,
Что одолел судью. На всякий случай,
Я удовольствие его разбавлю.
(В дверь)
Ну, что, молчит?

Молчит.

А ну-ка, малость
Ему крючок за жилы зацепи
Да подтяни легонько, вроде лютни.

Осмелюсь, сударь, доложить, что вряд ли
Преступник выдержит такую пытку,
Он очень плох.

Тем хуже для него.
(Отходит)
Ни проблеска раскаянья. И камень
Давно заговорил бы!
(Слышен крик)
А, добрались?
Немудрено, такого испытанья
Не выносил еще никто из смертных,
И сам палач как будто оробел
Приказ исполнить.
(В дверь)
Что, сознался?

Обмер
Иль умер он.

Еще разочек дерни,
Быть может, он в беспамятстве откроет
Сундук упорства.

Бесполезно. Тело
Болтается, как кожаный мешок,
Наполненный обломками скелета.

Он дьявол. Снять его.

Он дышит.

Утром
Я вновь приду. Замойте кровь на плитах.
(Уходит)

В нем не осталось и стакана крови.
Ну, что ты скажешь, парень?

Я скажу,
Что Беатриче взглядом или словом
Его околдовала, это ясно.
Вы помните, как в первый раз, когда
Ей волосы к веревке прикрутили, —
Он зарычал неистово и пеной
От злости захлебнулся? А она —
Заметил я — так странно посмотрела
Ему в глаза и что-то прошептала.
Она его тогда околдовала.

На то похоже.

И не диво разве,
Что за нее он вынес? Что ему
Девчонка эта? Если б хоть жена
Или любовница… Другой, наверно,
Оговорил бы и родную мать.

Поверишь ли? Мне даже надоело
Ломать ему суставы. Я не знаю,
Где бить, где резать, где крючком поддернуть, —
Всё, кажется, испробовали мы.
Смешно сказать, но мне порой сдается,
Что он способен вызвать жалость —

О!

Пришел в себя? Ну, как дела, приятель?
Небось, неважно? На, хлебни воды.

Темно, не вижу — Вы глаза мне выжгли?

Какое! Просто в меру постарались.
Но ты держался молодцом. Послушай,
Когда имеешь ты какую просьбу —
Выкладывай. Обычай нам велит
Последнему желанью не перечить.

О, Беатриче!

Ха, губа не дура, —
Вот захотел! Она хоть и убийца,
Но знатная. Какое дело ей,
Что должен ты к рассвету околеть?

Ступай, не рассуждай!

Мне очень больно —

Терпи, теперь недолго остается.

Я словно труп, а сердце всё же бьется,
Так странно мне —

Не стоит толковать,
Ты очень слаб, побереги слова.
Ага, идут… Крепись. Я лучше выйду,
На случай. Парень глуп и неуклюж,
И любит лишнее болтать к тому ж.

Ты жив еще? Мой Марцио —

Я счастлив —
Нагнись ко мне, дай руку. Я боюсь,
Что голос мой внезапно ослабеет.

О, как они терзают!

За тебя
Я умираю, — есть ли жребий выше?
Так вот оно, последнее блаженство,
Превозойти в страданьях и любви
Все степени, и меры, и пределы,
Отпущенные Богом человеку,
И умереть, благословляя имя,
Которое всех мер огромней —

Розы
Стекают с губ твоих мне в душу.

Ты
Меня всё так же любишь? Не забыла,
Не проклинаешь памяти жестокой?