Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Активная литературная деятельность Ширмана продолжалась полтора десятилетия с значительным перерывом (1916–1927 гг. и 1946–1950 гг.), но в его творчестве можно выделить как минимум три «манеры», отличающиеся друг от друга.

Дебюта Ширмана «в одном скверном московском двухнедельнике в 1916 г.», о котором он сообщает в автобиографии, составители не обнаружили * * Название «скверного московского двухнедельника» упоминается в справке о Ширмане, помещенной во втором томе словаря «Писатели современной эпохи», подготовленном в 1927 г., но увидевшем свет лишь в 1995 г.: «Писать стал с 12 лет, печататься с 1916 г. в журн. “Для женщин”». Такой журнал неизвестен, но в указанный год выходили «Журнал для женщин» и «Женский журнал». Ни в одном из них стихотворения Ширмана обнаружить не удалось (возможно, он публиковался под псевдонимом). – Сост. . Стихи, опубликованные в 1918 г. в журнале анархистской ориентации «Жизнь и творчество русской молодежи» под псевдонимом «Ширмант» (очевидно, помесь родовой фамилии с Бальмонтом), можно – за одним исключением, о котором ниже, – обойти молчанием ввиду полного отсутствия в них литературных достоинств. Как поэт он начался книгой «Машина тишины», изданной в 1924 г. под маркой Всероссийского союза поэтов (ВСП) на средства автора.

Созданный в середине ноября 1918 г. союз по моде того времени был известен также под сокращенным названием «Сопо». «Никакой идеологической связи между членами Союза нет, – заметил его бывший председатель Валерий Брюсов, выступая на праздновании пятилетия ВСП, – никакого общего мировоззрения Союз не отражает. В его составе есть истинные пролетарии и по происхождению и по мировоззрению, но в нем могут участвовать и поэты с ярко-буржуазной психологией – теоретически даже и монархисты; в нем могут объединяться писатели с материалистическими предпосылками и идеалисты самой чистой воды, мистики, религиозные писатели» * * Пятилетие Союза поэтов / Публ. К.Н. Суворовой // ЛН. Т. 85. С. 232-235. . Брюсов был прав: лояльный к советской власти, Союз поэтов так и не был «коммунизирован», по мере сил защищал свободу творчества и давал возможность печататься поэтам, далеким от «генеральной линии» и наиболее ангажированных группировок – «пролетарских писателей» (будущий РАПП), «лефовцев» и «крестьянских поэтов», у которых были свои объединения.

«Машина тишина» необычна для изданий Сопо уже тем, что в ней целых 216 страниц. Большинство авторов выпускало под этой маркой одну-две книги, причем небольших по объему и меньшим тиражом. Всё тривиально упиралось в деньги, которых не было ни у издательства, ни у большинства стихотворцев, в основном начинающих и малоизвестных, которые едва ли могли рассчитывать на прибыль от продажи своих творений. Хорошо, если издержки окупались, но, при обилии маленьких частных и получастных типографий, они были невелики. Необычно и другое: в книге Ширмана – 341 (!) стихотворение, причем все они напечатаны «в подбор», из желания втиснуть как можно больше текста в отведенный объем. Поэты, тем более никому не известные, редко дебютировали книгами такого объема, к тому же напечатанными без какой-либо заботы о красоте набора, – и это в стране, где сформировалась культура изящного издания именно поэтических книг. Как был принята книга, мы не знаем. Во всяком случае, печатных откликов на нее не обнаружено.

«Машина тишины» – это «первая манера» Ширмана. Не зная имени автора стихов, угадать его невозможно, а вот время и место написания – запросто: Москва или крупный город Центральной России, но не Киев, не Петроград, не Одесса и не Сибирь; конец 1910-х и первая половина 1920-х годов. Причина узнаваемости – заметное влияние имажинизма и экспрессионизма, характерное именно для поэтов этого региона, связанных с Сопо, а не, скажем, с Пролеткультом. «Расплавлены устои жизни прежней», включая классический стих, свободное владение которым «после Брюсова и Блока» перестало быть привилегий избранных. Характерные черты поэтического языка эпохи: разрушение традиционных метров и форм стиха, составные, неточные и разноударные рифмы, вольное обращение с ударениями, просторечие, урбанистические реалии, нарочито парадоксальные образы, как будто специально затемняющие содержание, отсутствие запретных тем и словечки «на грани фола». Всё это есть в «первоё манере» Ширмана, хотя он не пытался выставить себя «циником, прицепившим к заднице фонарь» и уж тем более не покушался на луну из окошка.

«Машина тишины» производит впечатление записной тетради любящего поэзию гимназиста старших классов или студента, который, еще не овладев как следует русским стихом, начитался сначала Надсона, потом Бурлюка, Шершеневича и Есенина и попытался создать на основе прочитанного нечто свое в соответствии с «духом времени» – поэтическим, а не политическим. «Классик» Брюсов тоже пытался подстроиться под общий тон Сопо, подражая им и сочиняя, например, такое:

Но даже в его поздней, экспериментальной поэзии все-таки доминировало иное.

«Машина тишины» – книга ученическая и неровная – существенно выиграла бы, будь она в несколько раз меньше по объему. Внимательно дочитать ее до конца требует немалых усилий (как сейчас выражаются в интернете, «слишком многа букафф»). Многие стихи производят впечатление косноязычия, но это не «высокое косноязычие» поэта, не «угловатость и нарочитая неловкость стиха», которую Тынянов находил у Ходасевича, даже не брюсовское насилие над собой во имя «духа времени», а просто следствие недостаточного – пока – умения. В том числе умения решать сложные литературные задачи, на которые замахнулся автор, он же внимательный читатель чужих стихов, следы которых легко опознать в его собственных опытах:

Если бы Ширман остался только автором «Машины тишины», его вряд ли стоило бы переиздавать, разве что отобрав лучшие стихи из «тысячи тонн словесной руды» для антологии. Несмотря на недостатки, книга заслуживает внимания, потому что в ней слышен собственный голос поэта, коего у многих его современников не нашлось.