Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

Если с ветки упала жемчужина
И в дорожной грязи растворилась,
Это — радость, это — нужное,
Не жалей, что так случилось.

Если с яблони белой слетели
Ароматные рои цветов —
Ближе к гибели, ближе к цели,
К дальней жатве неведомых цвету плодов.

Еще, еще один стремительный,
Один неотвратимый круг.
Еще, еще один губительный
Удар твоих любимых рук.

И трубный глас гремит из вечности,
И разверзается земля.
Спасешься ль ты от уз конечности,
Душа плененная моя?

Когда я с тобой говорила,
Когда я тебя целовала,
Это всё прощание было,
Всё на волю тебя отпускала.

Но испить ли чашу прощания
Смертному сердцу до дна?
Глубже радости, глубже страдания,
Глубже смерти она.

Не троньте эту былинку, не рвите.
Ее сердце к земле примято.
Ее стебля разрушены нити.
Ей не дожить до заката.

Но пока не устанут дождинки
Ее влагой небесной поить,
Не троньте эту былинку,
Не рвите. Ей сладко жить.

Когда сознанье не вмещает
Того, что жизнь ему несет,
Как вихрь, безумье налетает
И тесный дом наш потрясает,
И паутину мысли рвет,
Всеразрушающим дыханьем
Срывает наш уютный кров.
И то, что звали мы сознаньем,
Умчится в вихре мирозданья,
Сольется с пламенем миров.

Здесь, на этом камне придорожном,
Я хотела бы уснуть.
Утомил меня тоской о невозможном
Долгий путь.

Милый друг мой, страннический посох,
Знак моей беспечной нищеты,
У кладбища на рассветных росах
Примешь ты.

Небосклон предутренней звездою
Озарит любви твоей печаль,
Но уже синеет за рекою
Новой жизни даль.

И венец зари жемчужно-алой
Над тобой всё шире, всё ясней,
Мир душе моей усталой,
Дальний светлый путь — твоей.

И снилось мне, что надо мною
Господних сил архистратиг
Небесной молнии стрелою
Пронзил врага у ног моих.

Бессильно тяжко задыхалось
Во прахе мировое зло,
И что-то в сердце загоралось,
И было сердцу тяжело.

Врага ли падшего жалело
Оно сквозь тонкий шорох сна,
Иль биться с ним само хотело,
Иль выпить чашу зла до дна…

Ужасен был средь темной ночи
Архистратига яркий лик,
И молнии метали очи,
И тьму пронзил победный крик.

Кипят мои наговорные травы.
Обступает несметная рать.
Сумрачно-сладкой отравой
Наступает мой час колдовать.

Что вам до меня, легионы,
Живущие в грозных провалах небес,
Вашей власти тяжка мне корона,
Мне не нужно ваших чудес.

Я неведомый миру странник
По окраинам дальним земли.
Я бреду, как нищий изгнанник,
От соблазнов мира вдали.

Но ткете вы паутину свершений
Из огня моего бытия.
И я слышу вздохи рождений,
Которых причиною — я.

И вижу простертые руки,
И в них призраки ваших даров,
И свидания, и разлуки,
И обманы желаний и снов.

Скройтесь, бездомные силы,
Развейтесь в дыму мирового огня,
Я вас не звала, я вас отпустила,
Крестом осеня.

Смотрит месяц к нам в окошко.
Таня спит или не спит?
А от месяца дорожка
Через комнату бежит.

Той дорожкой сны проходят —
Серый, белый, голубой.
И шарманочку заводят
Над кудрявой головой.

Мне снится часто колыбель пустая.
Я знаю — в ней дитя мое спало.
Но где оно — во сне напрасно вспоминаю.
Быть может, отнято, быть может, умерло.
Во сне я помню глаз его сиянье
И нежный пух младенческих кудрей.
И звездный свет, и Божьих уст дыханье
В бездонном сумраке сомнений и страстей.
Но кто-то очи властно мне смежает,
И я уснуть должна. О, эти сны во сне!
Кем отнято дитя — могильный сон мешает,
Могильный сон мешает вспомнить мне.

Когда в полночный час младенца Самуила
Воззвал Твой глас,
Его душа во тьме глаза открыла,
И умерла, и к жизни родилась.

Конец и бурям, и покою,
Звездам, и солнцу, и луне,
И трепету растущей хвои,
И вздохам в зимней тишине.

Но гордость стройного свершенья
В бездумном теле разлита,
И дышит силой пораженье,
И в смерти дышит красота.

Ловлю потаенные знаки
В склоненьи дорожных берез,
В тоскующем взоре собаки
И в радуге собственных слез.

Недаром заря, пламенея,
На озеро кровь пролила.
Недаром лесная аллея
Была так безумно светла.

Упали две тонкие хвои,
Упали, скрестились на пне…
Крещение ждет нас с тобою,
Крещенье в слезах и в огне.

Паруса утопают крылатые
В лиловой полуденной мгле.
Бездумным покоем объятое,
Сердце радо жить на земле.

С безбрежностью моря тающей
Сливается синяя твердь.
Но в этом же круге сияющем
Слепота, безумие, смерть.

О, печальные спины покинутых людей,
Их неверный, связанный шаг,
И развязанность с ними всех вещей,
И решимость не жить в их очах.

Улица пред ними слишком длинна,
Подъезды молчат томительно-глухо.
Бездонна, как смерть, тишина
Отверженье познавшего духа.

На песках бесплодных у моря
Жизнь творит чудеса.
В напоенном солнцем просторе
Молочайные зреют леса.

Бурый колос, испытанный бурей,
Выше леса возносит крыло.
В безграничное царство лазури
Все метелки его унесло.