Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

Докладывали командиру полка.
Слушал, высокой, худой,
С сединой на висках —
«Заняли лощину у леска,
Где погиб разъезд ротмистра Эн,
Обыскали всю рожь — не нашли трупа.
Вероятно, попал в плен».
«Да… А жаль — молодой
И погиб так глупо.
Сообщите в штаб о нем,
Завтра переход. — В три подъем».

В городе, в штабе, в приемной
Звякали шпорами.
С улыбкою томной
Кланялись напомаженными проборами,
Просили в очередь, чтобы не было давки
И наводили справки.
«Ротмистр Эн? — Да, да — в разъезде
Его эскадрон
Был окружен.
Пропал без вести…
— Вестовой, воды!
Ради Бога, сядьте. Вы так побледнели…
Выпейте… Еще нет беды…
Подождите. На прошлой неделе
Один тоже пропал без вести
Из их же отряда,
Нашелся и вернулся к своей невесте.
А плакать совсем не надо.
Эти губы должны улыбаться…
Ведь — да?..»
— Для живых слова найдутся…
Только для мертвых — никогда…

Всходила в третий раз луна
И в небе плакала над полем.
И третью ночь, таясь, без сна
Шел к югу, позабыв о боли.
Днем спал и прятался во ржи,
А ночью шел вперед по звездам
И по полям, как волк, кружил.
Стараясь обойти разъезды.
Но чувствовал, как пустота
Вокруг него растет все глуше,
И сердце, замирая, душит
При каждом шорохе в кустах…

Провод
Тянулся по полю серым червячком,
Виснул на деревьях, сползал в канавы,
Цеплялся по крышам, прятался за плетнем,
Собирался в пучок и в окно, направо,
А там на столе в аппарате —
Как овод.
Гудел черной мембраной
На восходе и на закате,
Поздно и рано,
Ночью и днем
Об одном
Целые сутки без перерыва:
…Наступление… Обходы… Прорывы…
И снова сначала
Щелкало и стучало
Черной костяшкой,
Как сердце под защитной рубашкой…
Смерть — слово печальное.
«Алло, центральная!
Примите донесение.
Сегодня ночью сторожевым охранением
бит на месте
ротмистр Эн, пропавший без вести.
Пробирался из лесу, от них.
Было темно. Не узнал своих,
Когда окликнули.
И побежал.
Стали стрелять. И вот — наповал.
Умереть от своих глупо.
Что ж. —
От судьбы не уйдешь.
Пришлите носилки за трупом».

По овражкам вода звонкая
Поет золотые песни.
Телеграфная сеть — тонкая,
А поет еще чудесней.
Серой змейкой к земле прижалась.
Визжала —
«Холодная у людей жалость».
И опять сначала
Об убитых всю ночь плача…
Только горе у людей — горячее…

Кавалергард в блистательном колете…
— Поднять глаза. Вздохнуть — и позабыть
О смуглом и насмешливом поэте.
О всем, о всем… И в первый раз — любить…

…И вот — легко за днями дни, как птицы…
Как светлый вихрь… — И вдруг во двор — возок…
На бледность щек упавшие ресницы
И тенью смерти тронутый висок…

По радио на целый мир — «Титаник»!..
Орудиями — медленно — «Война»…
Опять в лесах на синих трупах встанет
Гнилых болот туманная весна…
Опять смешают влажные апрели
Снега и кровь в малиновый сироп.
Какой любви прозрачные недели
Вновь понесут, подняв на плечи гроб…

…И все цветут и прорастают кости
Под лязг стремян и скрежет гильотин.
Опять Людовик стонет на помосте,
Опять вода краснеет у плотин…
— О, мертвых дней кровавая завеса!..
Но до сих пор, сквозь дым, огонь и гул
Шестнадцатидюймовых дул, —
— Я слышу эхо выстрела Дантеса…

Сегодня день — как бирюза.
Сегодня день — совсем весенний…
Я опущу к земле глаза
И тихо стану на колени.
Благословляю светлый сон.
Тобою посланный и взятый,
С тобою сердце в унисон
Поет о розовых закатах.
Мне не понять земных забот.
Мне не понять земной тревоги, —
Когда весь мир, звеня, плывет.
По легкой, голубой дороге…
Моя земля — везде одна,
И так же пахнет влажной плотью,
И так же вечером весна
Дымком синеет на болоте…

Под вечер, в весеннем просторе,
Пройдя по низам, где темно, —
У небес, за селом, на взгорье.
Постучусь в голубое окно.

— Приюти, как былинку в поле.
Укутай в вечерний дымок!
Слишком густо посыпан солью
Моей жизни черствый кусок…

У тебя исцеляющей тиши
Зачерпну из колодца ковшом.
Пусть заново сердце услышит
О жизни весенний псалом!..

Без имени и без названья даже,
Плывущее к тебе — и без конца.
Какою кротостью мне о тебе расскажет,
Вечерним гостем стукнув у крыльца.
…Проселками, над золотою пылью.
Медвяный месяц, вскинув на рога, —
Опять твоей неотвратимой былью —
Сквозь крепь плотин зальет мои луга…
Скупой любви отяжелевший бредень
Тянуть со дна на золотой песок.
Не мною началось, — не я приду последним
Искать следов твоих незримых ног.
И падать медленно — о, это ль — неизбежность?
— Но даже сердце может ослабеть.
Себя испепеляющую нежность,
Последний дар переписав — тебе!..

Лишь про себя, лишь шепотом, не вслух…
И нужно ли мне говорить о прежнем.
Как это слово, легкое, как пух,
Легло на жизнь таким тяжелым лежнем.

О, жизнь моя, — угрюмый скороход, —
Не подождать, не отдохнуть на камне,
О, жизнь моя, — уже который год,
О, жизнь моя, — ты не легка мне…

И этих верст — какая тяжесть вновь!
Еще… еще… Но не в моем укоре
Отыщешь ты последнюю любовь.
Поймешь ее серебряную горечь…

На улицу из окон этажей
Квадрат огней зияющею раной;
На улицу; где эта ночь уже
Озябшим псом у двери ресторана.
Шофер в мехах, и в стекла полусвет,
И полуночь автомобильным плачем.
Охрипшей сыростью продрогнувший рассвет,
Еще рождаемый, еще такой незрячий…
…Пролет зеркал, качающий мираж,
Прозрачный мир, застывший у подъезда.
Туда наверх, в семнадцатый этаж.
Где в стекла — ночь и розовые звезды.
Гудящий лифт, крутящийся мираж,
И мир в стекле качающейся ночи —

Туда, наверх, в семнадцатый этаж,
Где путь до звезд пьянее и короче!..
…И в муть, и в дым бессонниц и вина,
Под судороги музыкальных пауз,
Плащом романтика — змеиная спина…
И разве жизнь мне объяснит Брокгауз?..
Не все ль равно, в каком календаре
Копьем сердец вычеркивать столетья.
Когда вот так, на утренней заре,
Сквозь муть — окно в таком прозрачном свете!..
И как аквариум, но только рыбий рот,
Прильнув к стеклу, — нежданно-человечий.
И все сильней и радостней поет
Святой восторг и сотрясает плечи!..