Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

У мохнатых, нахохленных елей,
Под крышею из черепиц,
Предвесенние эти недели
Проживу, не подняв ресниц.
И, забыв о вечернем горе,
По ночам, когда сон и лень,
Мое сердце — петух на заборе,
Выкликает с Востока день.

По песку, после ночи рыжему,
Утром солнце погонит коров.
…Я всю нежность из сердца выжму
Для предутренних тихих слов.
И, звеня голосами невнятными,
От весенних своих щедрот,
Всю зарю золотыми пятнами
По земле расплескает восход.
И о том же веселым гомоном
Целый день переклики галчат,
И ночью под месяцем сломанным
Молоточки под сердцем стучат…
Для кого же любовь выковывать,
Распылять золотым дождем, —
Если даже только от слова
Трепет крыльев в сердце моем.

Ветер раздул на окне занавески
Горячею ночью полей,
И льется в шуршаньи, и тянется в плеске
Густой и смолистый, как клей.

Погладит виски и у зеркала мутью
Качнет еще раз в глубине,
И ляжет на губы упругою грудью
В прохладном сосновом вине.

И там, за окном, где как звезды-гнилушки,
Где темь, бормотанье и стон,
Так медленно сыростью тянет с опушки.
Как влажные губы сквозь сон…

Так бьются всю ночь на окне занавески.
Вздуваясь, как парус, как флаг,
Как лживая жизнь, как зарницы и блески,
Как ты, как твой тающий шаг…

Весенний вечер замер у порога,
Потупив в землю синие глаза.
Бог Саваоф взглянул нежданно строго,
И потемнели грустно образа.

У Богоматери, ласкающей ребенка,
Чуть дрогнули концы густых ресниц.
И зазвенел тоскующе и звонко
Распев чтеца при шелесте страниц.

А за окном с железною решеткой,
Забыв в руке весеннюю свирель,
С улыбкою сияющей и кроткой
Брел по садам мечтательный Апрель.

Вечерняя звезда в Господнем синем Храме
Затеплилась, как малая свеча.
День уходил, презрительно влача
Свой алый шлейф над мертвыми полями,
Оглядываясь медленно туда,
Где в Божьем вечном голубом притворе
О человечьей радости и горе
Сияет трепетно вечерняя звезда.

Кто, Благостный, вверху ее возжег
Прозрачными и тихими руками
Над смертными распутьями дорог.
Над этими печальными холмами?

О мудрых? О воюющих? О ком?
Она горит все чище и прекрасней
И светится в притворе голубом,
Всех ранее и всех позднее гаснет.

А, может быть, о том, кто на земле
Всего лишь робкий и печальный путник,
Кто, как матрос на дальнем корабле,
Мечтой о береге отсчитывает будни?

Ранним утром свеча погаснет,
Синей струйкой потянет чад.
В это время земля прекрасней,
Потому что люди молчат.

И в поля, и в лесные чащи
Сотни звезд упадут росой.
Будет мир простой, настоящий,
Окропленный Божьей слезой.

В край красных фесок и долам,
В преддверье пламенного юга
Я мчусь, зачем — не знаю сам.
На крыльях мощного шнельцуга.
Гляжу в окно и жду с тоской,
Что с каждым часом ближе к цели…
И мне хотелось на покой,
Скажу я вам. На самом деле!
И вот вдали передо мной
Встают знакомые картины:
И Джемер с снежною главой,
И волны пенистые Дрины…
Я слышу вновь по вечерам
И тонкий голос муэдзина,
И шум из уличных кафан,
И запах жареного «мнина».
Какой здесь милый уголок.
Какая чудная картина!
Я ожил вдруг, здесь впрямь восток,
Здесь скуки нет и нету сплина.
Но день спешит, за ним другой,
А дальше третий, так и мчатся,
И ожидаю я с тоской,
Когда придется расставаться.
Покину я цветущий край,
Как нежно любящего друга,
И кину с горестью «прощай»
Из окон мощного шнельцуга!

«Ротмистр, сегодня в разъезд —
Ваш эскадрон.
Но смотреть — не считать звезд
И не ловить ворон!»
Усмехнулся. —
«Никак нет, честь полка не уроним!»
Повернулся
И скомандовал: «По коням!»

Скользкий лязг мундштуков и стремян
От шоссе — справа по три — и в чащу.
Сердце пьет голубой туман.
Воздух вдаль все пьянее и слаще…
За холмом, перелеском, в овражки
И на изволок — прямо в рожь.
— Эх вы, сашки-канашки! —
От судьбы не уйдешь!..

И вот —
Из-за леса, справа.
Отчетливо — пулемет…

Марш — марш! И в лаву…
…Небо упало так резко,
Землею набился рот.
А из перелеска
Все еще пулемет
Колыбельную песню поет и поет…

Открыл глаза — и было небо снова
Сверху холодным, бледным и пустым.
И призрачным, как легкий серый дым,
Как память у тифозного больного.
Лежал, смотрел и чувствовал, как кровь
Стучит в висках чуть слышной мелкой дрожью.
Нет никого. От боли морща бровь,
Назад — в лесок пополз тихонько рожью.
Дополз. Вздохнул. Поднялся и — бежать…
Забился в чащу. Завязал рубашкой
Плечо с кровавой раной — и опять
Через кусты, лощины и овражки…
Весь день блуждал. Под вечер вышел
Как раз к селу, к плетню последней хаты.
Дождался тьмы. Бог милостив — пошел.
«Впустите… И воды… за плату»…

Хозяин посмотрел волком.
Усмехнулся — «Набили холку!»
Но пустил ночевать. Странно.
И даже перевязали рану.
Правда, не он, а дочь.
И вот — ночь.
…На сеновале
Мыши
Скреблись и шуршали.
Сквозь крышу
Месяц
Серебряным пальцем шарил.
«Если найдут — повесят…»
Не спится.
Опустив ресницы,
Лежал и вспоминал.
В прошлом году в Одессе,
Да, да, в тот же день,
Кажется, у Семадени,
Пил вино и стрелял в свою тень
И хотел целовать колени
У подошедшей к столу.
Засмеялась. — «Мальчик — и глупый.
Для этого есть губы»…
Ночью бродили по молу.
Сначала
Учил он кавалерийским сигналам
И как развернуть эскадрон.
А после она —
Как расстегивать кнопки на женских платьях,
Пьянить без вина
В умелых объятьях,
И целовать тягуче и сладко…
А потом.
Днем —
На вокзале в эшелон посадка,
Переезд
И в ночной бой.
И так же сеть звезд —
Над головой…

Вдруг —
Проснулся. «Кто тут?»
Снова стук.
И шепот — «Вставайте, за вами идут.
Я не могу вам помочь».
Убежала. Дочь.
Выглянул. А за хатами —
Пробираются трое
С винтовками и ручными гранатами.
Дело простое…
Пригнулся — и в тень.
За углом
Перескочил через плетень
И к лесу бегом.
Снова на воле.
Ищи ветра в поле…
Через лес — в овраг.
Оглянулся, замедлил шаг.
Лег в кусты и к земле прижался. —
«Есть еще на свете жалость!»